Donate - Поддержка фонда Ф.Б.Березина

32. На приёме и в стационаре. Аслан.

Взрывник Лениногорского рудника Аслан никогда не обращался к врачу, считая себя человеком исключительно здоровым. Мысль о том, что ему требуется помощь психиатра вообще казалась ему нелепой. В это время его включили в экспериментальную группу, деятельность которой оказалась чрезвычайно важной для повышения производительности труда: если проводить обрушение крупных блоков и уже потом, если это потребуется, разбуривать слишком крупные куски, доводя их до размеров, пригодных для загрузки в плавильную печь. В эту группу ввели только лучших взрывников, и то, что Аслан по достоинству должен был в неё входить, не вызывало ни у кого сомнений.

Неожиданности начались тогда, когда Аслан перестал приходить в обеденный перерыв в столовую. Сначала подумали, что он берёт какую-то пищу с собой, но это предположение не подтвердилось. Другие взрывники говорили ему: «Ты что дурака валяешь? Работа тяжёлая, есть не будешь – ослабеешь, работать не сможешь». «Не смогу – уйду» — сказал Аслан. «А куда уйдёшь? Здесь кроме рудника и полиметаллического комбината ничего нету». «Может и уеду» — сказал Аслан. Он совсем ослабел, перестал выходить на работу, но дома продолжал голодать. После ряда обследований у терапевта и у невропатологов, в конце концов он попал ко мне. Я был главным, но не единственным врачом в системе психиатрической помощи, но когда мои сотрудники впервые сталкивались с поведением, которое было трудно интерпретировать, они охотно обращались ко мне за помощью, обычно со словами: «Какой-то сложный случай, непонятно, как к нему подступиться». Они, конечно, понимали, что самое простое было бы кормить пациента через зонд. Но знали, что я стал бы против этого возражать, поскольку соглашался на насилие только в том случае, если состояние пациента определенно не оставляло другого выхода. Подтверждая свою позицию, я рассказал своим сотрудникам случай из моей практики, когда я стал лечащим врачом пациента, которого при прошлой госпитализации кормили через зонд. Для того чтобы установить с ним контакт, потребовалось много времени, потому что поначалу, как только я входил в палату, он говорил мне: «Не надо меня кормить через зонд». «Но вас же никто и не кормит?» «Ну, вот и не надо!»

В случае с Асланом я решил, что у меня ещё есть два-три дня для того, чтобы подождать и посмотреть, как будут развиваться события. Я придавал большое значение разрешению ситуации таким образом, чтобы у пациента не возникало ощущения насилия. Аслан получал аминазин в постепенно возрастающих дозах (введение лекарства не вызывало у него никакого протеста, поскольку человек, который находится в больнице, должен получать какое-нибудь лечение), и я рассчитывал, что комбинация аминазина и когнитивной терапии приведёт к положительному результату. Мне нужно было подобраться к его мотивации, и это оказалось неожиданно просто. Когда Аслан пришёл к выводу, что я не делаю ничего, что казалось бы ему вредным для него, он причислил меня к своим друзьям. Он сам попросил меня побеседовать с ним наедине и объяснил, что в этом городе всю пищу решили делать из людей. «Кто решил?» — спросил я. «Не знаю, но, наверное, уж на очень высоком уровне, если Вы с этим справиться не можете». «А как же другие эту пищу едят? А им, наверное, это не очень важно. А я не могу, я не так воспитан». «Хорошо, — сказал я. – Подумай о том, о чём мы сейчас говорили, и пойми, что даже если ты прав, такая ситуация не может длиться долго, а если ты не будешь есть, ты не доживёшь до её окончания.

На следующий день проходя мимо столовой я увидел, что Аслан ест суп. Я подошёл к нему и шёпотом спросил: «Аслан, этот суп не из людей?». Он поцокал языком, и после паузы тихонько произнёс: «К сожалению, из людей». «А как ж ты его ешь?» — спросил я. «А что?» «Ну ведь не хорошо есть суп из людей?» «Мне так уже и ничего», а потом добавил: «Я очень на Вас надеюсь, но пока Вы справитесь с этой ситуацией, мне до её конца дожить надо».

Он охотно и подолгу разговаривал со мной. На следующий день сказал, что пища не из людей, а из смеси. «Поймите, доктор, — говорил он мне, — я не заметил, и Вы не заметили, когда человечество стало жить по-другому правилам? Им стало важно просто поесть а из кого или из чего сделана эта пища, им не так уж существенно. Я думаю, что большинство из них сами людей не убивают. Они просто получают полуфабрикаты, как раньше получали полуфабрикаты из говядины. И те и них, кто понимает, что эта пища – из людей, полагают, что применение такой пищи должно быть одобрено на очень высоком уровне, и справиться с этим Вам будет очень трудно». «Я постараюсь найти для тебя пищу, приготовленную из другого пищевого материла». «Дам Вам Бог удачи. Но вы знаете, что если общество начинает жить по новым правилам, то тут ничего уже не поделаешь, надо либо есть пищу как все, либо умирать». «И что же ты решил?» «Ну, пока буду есть эту пищу, через какое-то время найдётся выход. А если перестать есть прямо сейчас, то я до этого выхода просто не доживу».

В эту ночь я дежурил, И поздно вечером Аслан отозвал меня в сторонку и спросил: «Как Вам это удалось?» «Что?» «Ну, вот за ужином человеческая добавка была совсем маленькая». С этого дня процесс выздоровления пошёл очень быстро. Аслан считал, что получать лекарство недостаточно, что нам нужно каждый день подолгу беседовать, потому что при этом меняется жизненное пространство.

Он выписался через полтора месяца без твёрдой уверенности, что он не ел пищу из людей. Он был уверен, что сейчас пищи из людей уже нет, но не был уверен, что он не ел такую пищу в прошлом. «Если я её ел, так это потому, что сверху установили такую норму, а тогда я лично не ответственен, человек не может жить совсем не так, как живёт общество».

Аслан вышел на работу через 3 дня после выписки и его друзья были очень удивлены, что после такой длительной и тяжёлой болезни он совершенно не утратил своей уникальной квалификации.

Через 3 месяца я встретил его на планёрки и тихонько спросил: «Как теперь пища?» «Пища нормальная, — ответил он мне шепотом, но трудно понять, как Вам удалось добиться, что общество стало жить с нормальным пищевым рационом?» Только месяца через два он стал признавать, что возможно он ошибался в оценке пищевого рациона, и человеческое мясо в пище было только иногда, а, может быть, и вообще не было.

Я встречался с ним ещё несколько раз, к вопросу о пище мы больше не возвращались. Он всегда мне приветливо улыбался и говорил: «Доброго Вам здоровья! Вам будет хорошо, всем будет хорошо». А начальник рудника шутил: «Может, всех моих ребят к вам по очереди положить? Аслан работает сейчас виртуозно как никогда».

Это может показаться странным, но в вопросе о значении длительных психотерапевтических бесед пациента и врача я полностью разделял мнение Аслана. Однажды на нашем специализированном совете защищалась кандидатская диссертация на тему лечения депрессии дозированным голоданием. Руководитель работы, не имея права говорить о работе по существу, мог, возможно, более полно характеризовать самого диссертанта. Он сказал, что диссертант не только талантливый исследователь, но и врач, бесконечно преданный своим больным, что его можно встретить в отделении и рано утром, задолго до начала рабочего дня, и поздно вечером, через много времени после его окончания. Мне это его сообщение было полезным и я счёл нужным, выступая в прениях, сказать, что диссертант не внёс в автореферат ещё одного вывода, может быть самого важного, который, на мой взгляд, заключается в том, что если с больным много психотерапевтически работать, ему становится лучше, даже если его при этом не кормить. Что касается тщательно проведенных биохимических исследований, то они показали, что голодание не имеет специфического влияния, а биохимические изменения, которые получил автор, характерны для любого стресса, например для холодового стресса, который был классической моделью Селье.

Читать комментарии

Этот пост в ЖЖ

Posted in Без рубрики


Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *