Каждый понедельник начинался с заявлений некоторых пациентов, в основном одних и тех же женщин. Одна из них до попадания в стационар была чрезвычайно состоятельна и, увидев меня, решительно заявляла: «Отдайте мне мои деньги книжки! Сколько времени вы будете морочить мне голову?» Ей обычно отвечали: «Ты же знаешь, Нона, что все твои деньги и книжки находятся в сейфе, что мы положили туда эти сбережения в твоём присутствии и в присутствии секретаря партийной организации. Там они и будут лежать до тех пор, пока ты не решишь, что где-то в другом месте они будут более сохранны». «Ладно, — говорила она, — я подумаю, где хранилище для моих денег будет надёжным. А на тебя полагаться нельзя, — говорила она мне, — памяти у тебя нет совсем». Обычно это вызывало улыбку персонала, поскольку к этому времени у пациентки довольно быстро развивалась болезнь Альцгеймера. Обычно беседа на этом кончалась, она уходила в свою палату и сообщала мне, что как только она обнаружит надёжное и защищённое убежище для денег, она сообщит мне об этом, и люди, которые ещё сохранили память, напомнят мне как это убежище организуется.

Божественную справедливость пациентка Ирина начала искать, когда вышла из храма после службы во время одного из праздников. Меня она видела один раз, когда я выходил из фельдшерского училища, и ей сказали кто я. С тех пор она не вспоминала обо мне и не интересовалась мною, но выйдя из храма она поняла, что ей надо идти ко мне. Маленький город, где кто живёт известно. Ирина позвонила ко мне в дверь, а когда я ей дверь открыл, сказала: "Прогони эту Зинку, теперь я буду твоя жена". Я сказал: "Это сложный вопрос, и сложные вопросы я не обсуждаю у себя дома, но я могу вызвать машину, мы поедем в диспансер и в моём кабинете продолжим этот разговор". Она не возражала. Был ещё ранний вечер, я позвонил своему водителю Шамсуды с просьбой взять машину из гаража и подъехать ко мне. В диспансере мне практически не пришлось говорить. Я выслушал развитые взгляды Ирины на теорию божественных перевоплощений и сказал, что после напряжения, которого требует изложение мистических данных, ей следует остаться в диспансере и хорошо отдохнуть.

Ирина презрительно отвергла сделанные ей назначения. «О чём ты говоришь? – твердила она своему лечащему врачу, — Ведь здесь же сам Березин стоит. Он – Бог, я – Богиня, а ты кто?» Эти фразы повторялись из раза в раз, коротко, не развивая тему. Её идеи величия получили некоторое развитие, только когда пациентка дополнила свой божественный статус утверждением: «Не знаю, сколько мне потребуется времени, но божественный судья создаст для всех истинную картину мира. Эта картина возможна только здесь, в диспансере. Теперь не нужно никаких действий. Нужно только не прозевать момент, когда и персонал и пациенты поймут, что наконец достигнута божественная справедливость. Я слышала, что отдельные элементы такой справедливости Березин упоминал, беседуя с некоторыми другими пациентами, и они сообщали мне, что о возникновении в ближайшее время божественной справедливости им стало известно из достоверного источника». Ожидая наступления божественной справедливости, Ирина начала без протеста и возражений принимать нейролептический препарат, от которого раньше категорического отказывалась.

Я не помню, говорил ли я о том, что отношение ко мне пациентов было либо определённо положительным, даже если они категорически не соглашались с моей оценкой тех представлений, которые определяли их поведение, как, например, в ситуации с Митей. Реже отмечалась двойная ориентировка, когда, несмотря на то, что тот или иной пациент мог допускать возможность антисоциальных действий с моей стороны, пациенты не сомневались в том, что внутри диспансера я буду вести себя справедливо, а по отношению к ним лично – доброжелательно (как в примере с Сашей). Либо положительно отношение ко мне сочеталось с представлением о том, что я работаю над устранением нависающих над пациентом угроз и что я в состоянии их устранить, быть может, мне на это нужно больше времени. Я не рассматриваю такое отношение пациентов как случайность или удачу, я был убеждён, что только лекарство не может полностью вернуть человека в общечеловеческую реальность. Для этого нужно было обсуждать с ним его представления, его аргументы, естественно, в сочетании с психофармакологической терапией до тех пор, пока его представления о себе, о своём положении, о мире в целом не становилось полностью приемлемым для окружающих и удовлетворяющих его самого. В большинстве случаев оказывалось, что чем выше интеллект человека и чем более развита его эрудиция, тем легче нам создать совместную концепцию, которая обеспечивала бы возможность общих представлений и взаимно благожелательных отношений. Если интеллект, способности, кругозор человека это позволяли, то в эти беседы могли вводиться ранее ему не известные, но понятные данные, изменяющие систему его взглядов. Очевидно, что речь шла о определённой разновидности психотерапии в сочетании с подбором адекватных психотропных средств, причём, чем дальше продвигалась психотерапевтическая работа, тем меньше становились дозы психотропных препаратов, достаточные для получения желаемого эффекта.

Читать комментарии

Этот пост в ЖЖ

Posted in Без рубрики