— Давно вы в этом институте работаете? – спросил Селезнёв.
— 16 лет, — ответил я.
— Всё время в этой должности?
— Да, но кроме того, я являюсь научным руководителем Лаборатории психофизиологии и психодиагностики.
— Это работа по совместительству? – поинтересовался Селезнёв.
— Нет, к сожалению, — сказал я, — если бы это была работа по совместительству, она бы ещё и оплачивалась, а так как это только научное руководство, поскольку помощник проректора не имеет права совместительства, я выполняю большой объём работы не получая за это никакого вознаграждения.
— Да, жаль, — сказал Селезнёв, — но в общем, разумно. Помощник крупного руководителя не может позволить себе тратить время и силы на работу по совместительству. А в каком году институт-то кончали?
— В 1952.
— И куда получили распределение?
— На Рудный Алтай, — сказал я, — который к сожалению, за время, что я там работал, стал Восточным Казахстаном.
— Да, — подтвердил Селезнёв, — к большому сожалению. Но решение такого рода принимается на уровне политбюро, и я не имел ни малейшей возможности в этот процесс вмешаться.
— Мне хотелось бы сопоставить мнения, — сказал я. – У меня переход Рудного Алтая в подчинение Казахской республике вызывает сожаление по двум соображениям. Во-первых, текущее управление этим богатейшим регионом уходит из Москвы, а во-вторых, руководство национальных республик в последнее время слишком много возомнило о себе и пытается расширить свои фактические права, даже если формально этого и не происходит. А значение Рудного Алтая оценила ещё Екатерина Вторая, которая поручила геологу Риддеру провести в этих районах «рудознатные» изыскания.
— Боюсь, — сказал Селезнёв, — что сопоставлять с чьим бы то ни было мнением мои личные взгляды на проблему, по которой имеется решение политбюро, я не могу себе позволить. Это противоречило бы тому, как я представляю себе обязанности коммуниста. А распределение на Рудный Алтай, это был обычный вариант в украинских вузах?
— Право, не знаю, я могу сказать, что в моём случае я сам просил распределение на отдалённую периферию.
— А чем объяснялось такое ваше желание?
— Мне хотелось попробовать свои силы на крупной и самостоятельной работе.
— Так сколько, вы говорите, вы там пробыли?
Я отметил про себя постановку вопроса – я ещё ничего не говорил о том, сколько я там пробыл. Но тем не менее, ответил так, как будто я повторяю ответ, который мой собеседник по рассеянности запамятовал:
— Около 10 лет.
— Но вы не называли мне, — сказал Селезнёв, — вашей должности там.
— Я был руководителем службы психиатрии и клинической психологии, а после того, как организовал психоневрологический диспансер со стационаром на 100 коек, и главным врачом этого диспансера.
 

Лиственничные арки под снегом.
Фотограф Магадан.

— Нравилась вам работа?
— Очень.
— А всё-таки решили в Москву возвратиться?
— Ну, тут было несколько причин. Я собирался заниматься исследовательской работой, а будучи главным врачом и имея помимо этого большое число нагрузок, я понимал, что на исследовательскую работу мне попросту не останется времени. Кроме того, моя жена на тот момент уже поступила в клиническую ординатуру Центра психического здоровья. И даже если бы после окончания ординатуры она решила бы вернуться в какой-нибудь из районов Рудного Алтая, то два года жизни в разлуке мне не казались привлекательными. В этом был и элемент случайности. Я остался в Москве во время своего отпуска, когда заведующий кафедрой сообщил мне, что на кафедре освободилось место, и предложил это место мне. Это была кафедра психиатрии и клинической психологии, т.е. точно совпадавшая по профилю с моей работой на Рудном Алтае.
— А если бы не эти обстоятельства, если бы ваша жена оставалась в Риддере и не возникла бы неожиданная вакансия на кафедре, вы принимали бы какие-нибудь шаги для того, чтобы покинуть Риддер?
— Не думаю. Мне там очень нравилось, я думаю, что это был один из самых счастливых периодов моей жизни. Проводить научные исследования я начал уже там.
Некоторое время мы обо молчали. Потом я сказал:
— А вы так подробно расспрашиваете меня – вы хотите предложить мне какую-нибудь работу?
— Ну, об этом вопрос не стоит, — сказал Селезнёв, — по крайней мере пока.
— Я вас вчера никак не мог найти, — сказал он после паузы. Вы всегда так загружены, когда бываете в Магадане?
— Нет, — сказал я, — вообще я обычно бываю не в Магадане, а в каких-нибудь населённых пунктах Магаданской области.
— И сколько ж лет вы путешествуете здесь?
— Да около 13 лет.
— Наверное, уж всю Колыму и Чукотку объездили?
— Нет, — сказал я, — мы работаем не так, мы выбираем какие-то определённые пункты и проводим в них исследования повторно, отслеживаем динамику популяции и эффективность использования человеческого фактора.
— Что ж, — сказал Селезнёв, — это тоже очень интересно. Вы опираетесь на поддержку каких-то определённых организаций?
— Я бы не сформулировал этого так. Очевидно, что мы работаем в тесном контакте с областной психиатрической больницей. Когда мы бываем на местах, мы тоже стараемся установить контакт с местными медицинскими службами. Если это совпадает с планами наших исследований, мы можем работать в контакте с научными учреждениями Дальневосточного отделения Академии Наук. Поскольку у нас никогда не бывает очень много людей, мы охотно принимаем любые предложения о сотрудничестве, чтобы каждую экспедицию сделать возможно более эффективной.
— Правильно ли я помню, что ваша работа входит в какую-то всесоюзную программу?
— Вы помните правильно.
— И что это за программа?
— Вы знаете, здесь есть некоторые тонкости и мне не хотелось бы погружаться в их обсуждение. Может быть, если это действительно имеет значение, вы могли бы связаться с людьми, которые курируют эту работу. Они лучше меня знают, кому и что можно говорить.

— Вы могли бы по крайней мере назвать мне фамилии людей, с которыми я мог бы поговорить?
— Ну, основной мой куратор, если можно так выразиться, куратор на каждый день, это Игорь Игнатьевич Простяков, который в настоящее время является помощником председателя Совета министров. А в Госплане наши дела ведёт Леонид Иванович Максимов из Сводного отдела. Если Игорь Игнатьевич свяжется со мной и объяснит мне, какие аспекты работы я могу вам излагать, то поверьте, у меня это не вызовет никаких возражений. Просто я человек врождённо осторожный и предпочитаю получить авторитетные сведения о том, что я могу говорить и чего говорить не следует никому.
— Что ж, — сказал Селезнёв, — осторожность это полезная черта. Как вы полагаете, вы уже хорошо знаете этот регион?
— Ну, вероятно неплохо, если говорить о тех участках этого региона, который мы превратили в свои постоянные полигоны.
— А вам когда-нибудь была нужна помощь административных, хозяйственных или, может быть, даже партийных органов области?
— Как правило, нет. Мы обращались непосредственно в организации, в которых собирались работать, и обычно не получали отказа.
— Вы хотите сказать, что вы никогда не имели дела с партийными руководителями здесь в области?
— Ну почему же, когда мы работали дважды и довольно длительный срок, в сельскохозяйственном техникуме на Оле, я встречался с Анной Нутэтэгрынэ, которая хорошо знала и регион и людей, и дала мне много ценных советов. Ну не знаю, можно ли это считать каким-то контактом, но вчера меня принял первый секретарь обкома КПСС Магаданской области товарищ Шайдуров. Мы с ним беседовали около трёх часов. И ещё до этого в этом году и в прошлом, у нас были длительные беседы с заведующим идеологическим отделом обкома, который попросил меня написать справку о состоянии работы с аборигенными этносами на Чукотке. Я дважды писал такую справку.
— Это может быть довольно интересно, — сказал мне Селезнёв, — а вы можете дать мне такую справку почитать?
— Да, — сказал я, — только сейчас один экземпляр в идеологическом отделе обкома, а второй у Контримавичуса – директора ИБПС. Витаутасу Леоновичу я могу позвонить уже сегодня вечером и попросить у него эту справку для вас.
— Тогда, — сказал Селезнёв, — я мог бы её получить завтра?
— Ну, вполне возможно, хотя я не могу исключить возможности какой-нибудь задержки.
Селезнёв посмотрел на часы:
— Когда бы вы могли позвонить Контримавичусу?
Я посмотрел на часы:
— Время ещё не позднее, — сказал я, — я мог бы позвонить даже сейчас, если вы позволите мне воспользоваться вашим телефоном.
— Я не возражал бы, — сказал Селезнёв.
Я достал из кармана телефонную книжку с телефонами магаданцев, быстро нашёл телефон Контримавичуса и позвонил. Трубку сняла секретарь и я спросил, можно ли поговорить с Витаутасом Леоновичем.
— Сейчас узнаю, — сказала она и через минуту добавила, — Соединяю.
Я поздоровался с Контримавичусом и сказал:
— Витаутас Леонович, тут человек из Москвы и он хотел бы ознакомиться со справкой по аборигенным этносам, которую я давал вам и в обком. Вам она сейчас нужна?
— Вы хотите её у меня забрать насовсем?
— Я думаю, что нет, что после того, как товарищ её вернёт, я смогу вновь ею распоряжаться.
— Хорошо, — сказал Контримавичус, — я попрошу, чтобы вам её занесли в гостиницу.
— Ладно, жду.
Я попрощался и сказал Селезнёву:
— Справка у меня будет уже сегодня. Если хотите, я вам её сегодня и передам.

Селезнёв немного подумал и потом сказал:
— Если бы вы могли сделать это завтра утром, мне это было бы удобнее.
Он помолчал, как будто обдумывая что-то, и потом спросил:
— Вы просили Шайдурова о приёме?
— Нет, — ответил я, — он выразил желание встреться со мной после того, как справка об аборигенном населении оказалась в обкоме.
— Вы говорили об аборигенных этносах?
— И о них тоже.
— Вы остались довольны этой беседой?
— Ну, если говорить откровенно, то не вполне.
— А что породило ваше недовольство?
— Ну, достаточно сказать, что Сергей Афанасьевич решил обсудить мою деятельность во вверенном ему регионе в не названных высоких инстанциях и попросил меня не планировать никакие экспедиции на территорию Колымы и Чукотки до тех пор, пока эта его беседа не состоится.

Продолжение следует.

Posted in Без рубрики