Мы с Генрихом Соколиком быстро стали друзьями. У нас было много общих тем для беседы, и однажды Генрих вспомнил место из «Бхагавад-гита», где во время битвы Арджуна, которому религиозные убеждения запрещали проливать кровь, обратился к Вишну за советом и услышал ответ: «Устремив свои мысли на высшее Я, свободный от себялюбия и душевной горячки, сражайся, Арджуна». Случайно мне была известна эта фраза не из первоисточника, а из повести Стругацких «Понедельник начинается в субботу», но этого уточнять я не стал, а только сказал, что за время беседы с Богом Арджуна 10 раз убили бы противники, ведь он же сидел на коне неподвижно. «Вот об этом и разговор, — сказал Соколик. — Получается, что время на беседу с Вишну было вынуто из общего времени». Тема была мне близкой. Когда я занимался височной эпилепсией, я ввёл понятие «внешнего» и «внутреннего» времени. Например, моя пациентка могла идти мне навстречу с чашкой кофе, на минуту замолкнуть и пролить кофе, но не успеть уронить чашку, и за это краткое мгновение она пережила колоссальную историческую эпоху, которую она не могла рассказать, она только говорила: «Была война, были массы беженцев, была конница». Это было похоже на проигрывание информации при колоссальном различии скоростей. Человек, который видел такие картины, не мог их подробно описать, потому что они проходили перед ним на другой, необычно большой для человека скорости. Я сказал Генриху, что мне давно хочется заняться проблемой внешнего и внутреннего времени. «Вы не будете возражать, — спросил он, — если и я займусь этой проблемой?» «Естественно нет, тем более, что методы, которые вы будете применять, мне явно недоступны». Месяца через три он подарил мне оттиск из журнала «Теоретическая и экспериментальная физика», где я понял первые две строчки, написанные по-русски. В остальном нагромождении формул я не понимал ничего. Но одну вещь я понял: возле заголовка «Исследования внешнего и внутреннего времени» стоял значок сноски, а внизу было написано: «Автор благодарит профессора Березина за ценную идею». Думаю, что немногочисленные физики, которые занимались проблемами времени, сильно удивились, потому что о таком профессоре они никогда ничего не слышали.

Хотя боковой амиотрофический склероз имеет неуклонно прогрессирующее течение, хорошо поставленная психотерапия – в моём случае моя любимая когнитивная – даёт выраженный плацебо-эффект. Выраженный настолько, что одной из моих пациенток плацебо-эффект замаскировал симптоматику опухоли мозга. И поэтому у Генриха было впечатление, что его заболевание имеет ремиттирующее течение, что ему становится то лучше, то хуже, и что в периоды улучшения он может много и эффективно работать.

В 1965 вышла его книга «Групповые методы в теории элементарных частиц». Пользуясь правом давать резюме на английском, он написал резюме размером почти в треть книги и очень удивился, что не получил никаких откликов. «Как вы думаете, почему?» И он ответил: «Трудно остановить на себе глаза мира». Но оказалось, хотя Генрих этого так и не признал, что люди, которым было трудно остановить глаза на его монографии, в течение года проверили его исследования, и появилось огромное количество работ, посвященных этой проблеме. Он радостно вступил в переписку с этими людьми и категорически отверг моё предположение, что они просто потратили год на копирование его исследования. Поскольку это общение доставляло ему большую радость, я не стал настаивать на своей версии.

В это время Зельдович начал переговоры с Международным Красным крестом и с Колумбийским университетом об эвакуации Генриха в США. Предполагалось, что там ему предоставят работу и самую современную технику для деятельности инвалидов. Этот вопрос был практически решён, но Генрих немножко задержался, чтобы принять участие в Международном конгрессе по истории науки, проходившем в Москве. Основная идея его доклада в корне меняла представление о приоритете. «Неважно сделать первым, важно сделать вовремя, то есть тогда, когда наука в состоянии включить это исследование в свой основной фонд». И паровая машина Ползунова не сделала Ползунова равным Уатту, хотя машина Уатта, создавшая мировую индустриализацию, была запатентована только в 1769 году. Доклад Генриха вызвал бурю протестов, и никто из включённых в программу выступлений на конгрессе в этот день не получил слова, а известность Генриха сразу резко возросла. И почти сразу после конгресса Генрих улетел в Америку на самолёте Красного креста в сопровождении видных специалистов и самой современной аппаратуры. Я провожал его и больше никогда не видел.

Из интернета (Еврейская энциклопедия) я знаю, что он умер в 1982 году в Тель-Авиве, продолжал работать до самой смерти, и его последняя книга «Огненный лёд» вышла через 2 года после того, как его не стало. Ещё я знаю, что в Америке его высоко ценили, ему сделали коляску по индивидуальному проекту, дали секретаря, и только когда потеря движения распространилась и на руки, он вынужден был уехать в Израиль, где жили его мать и сестра. Перед отъёздом в США он спросил меня «Сколько у меня осталось времени?» «Это очень трудно прогнозировать» — сказал я. «Дайте разброс от и до». «Хорошо, — сказал я, — от 4 до 8 лет. Вы думаете о своей смерти?» «Нет, — сказал Генрих, — меня не интересуют факты нулевой степени общности, я думаю о том, что я ещё успею сделать, чтобы не разбрасываться оставшимся временем». Я ошибся в своём прогнозе, я недооценил его жизненной стойкости. Он прожил после нашей беседы 10 лет.

Несмотря на довольно короткий срок общения, я ощущал глубокую привязанность к Генриху. Я считал его одним из своих самых близких друзей. Уезжая, он попытался подарить мне павловский инкрустированный стол, но этот стол не мог влезть в мою квартиру, и тогда он просто подарил мне сказку об Эйнштейне.

Тензор — в математике величина, обладающая компонентами в каждой из заданного множества систем координат. Компоненты при переходе от одной системы координат к другой преобразуются по определенному закону, причём, уменьшение одних из компонентов тензора сопровождается увеличением других, поэтому тензор никогда не может быть равен нулю.
Инвариант – тензор, который в любых системах координат сохраняет постоянство своих компонентов.
Кристофель – величина, ведущая себя как тензор-инвариант во всех системах координат, кроме одной, в которой кристофель обнуляется.
Ковариантность — понятие линейной алгебры и тензорного анализа, характеризующее способы преобразования компонент тензора при преобразованиях координат.

    «В одном королевстве жили тензоры, они были очень гордым народом, потому что знали, что никакое изменение системы отсчёта не может превратить их в ноль. Когда какой-нибудь элемент тензора уменьшался, другой возрастал, и сумма оставалась прежней. Правил же ими Великий тензор Инвариант.

 Но существовала тайна, о которой не знал даже придворный тензор-камергер.

Дело в том, что Великий тензор не был инвариантом, он даже не был тензором, его настоящее имя было Кристофель и всякий, кто посмотрел бы на него сверху вниз, увидел бы пустоту.

И поэтому был принят закон о Государственной системе отсчёта, по которому смотреть на Великого тензора можно было только снизу вверх и со значительного расстояния.

Так бы и жили благородные тензоры, если бы не забрёл в их королевство иностранец по имени Альберт Эйнштейн. После мороженого и скрипки больше всего любил Эйнштейн принцип общей ковариантности, в соответствии с которым величина не изменялась при любом изменении точки наблюдения. Конечно, такое рассуждение было преступлением в королевстве, где действовал закон о Государственной системе отсчёта. Эйнштейна схватили и приговорили к смерти.

Чтобы подчеркнуть, как быстро свершится правосудие, суд проводился прямо на эшафоте. И погиб бы Эйнштейн, если бы не маленький человечек Флюгер, который вращался на башне ратуши, смотрел на все сверху вниз, много знал, да помалкивал. Но тут человечку Флюгеру захотелось посмотреть на сцену суда, и эта сцена его поразила. Подсудимый был истинным инвариантом, а рядом с ним, там, где полагалось бы быть Великому тензору, была пустота. И этот человечек вскрикнул от удивления так громко, что благородные тензоры сбежались, чтобы узнать, что случилось. И когда он рассказал то, что увидел, благородные тензоры свергли злого Кристофеля и предложили Эйнштейну стать их королём.

Но Эйнштейн отказался, ссылаясь на принцип общей ковариантности, в соответствии с которым вещи не менялись от того, вёлся ли отсчёт от высоты королевского трона или от рыбачьей хижины.

И спросили благородные тензоры: «Чего же ты хочешь, чужестранец?» «Я хотел бы, — сказал Эйнштейн, — быть смотрителем маяка». С тех пор живёт Эйнштейн в кабине смотрителя маяка, смотрит на море и размышляет о принципе общей ковариантности, но он никогда не забывает заполнить маслом маячные лампы, и старые капитаны говорят своим рулевым: «Возьми чуть левее, видишь, это старик Эйнштейн освещает нам путь»».

.
Оставить комментарий в ЖЖ

Posted in Без рубрики