Начало    

      Снова на тачанке прикатил генерал. Облобызал лейтенанта, обмочалив его усами, точной копией усов на легендарном лице своего родственника. Сказал, что представит его к званию Героя, а экипажи — к большим орденам.

Генерал Б.Городовиков, который прискакал к танкистам на тачанке

Фото с сайта

     Лейтенант чувствовал себя именинником и смущенно топтался на месте.
     Этот разговор происходил в присутствии прибывшего в фольварк бригадного начальства. Комбриг рассказал генералу, как маневр лейтенанта решил исход ночного боя. Все было очень здорово.
     Но после обеда прибежал батальонный писарь. Писари всегда в курсе всех событий. От него лейтенант узнавал батальонные новости. Так вот, писарь сообщил, что в Смоленск снаряжают два "доджа".

На двух таких "доджах" отправлялись в Смоленск

Фото с сайта

Люди, которые еще в Белоруссии пришли в бригаду из лесов, поедут получать медаль "Партизану Отечественной войны". Почему в Смоленск, а не на месте? А хрен его знает. У замкомбата по политчасти, гвардии майора Иванова, в Смоленске семья. Он собирает семье посылку. Со всего батальона приволокли разные шмутки. У кладовщика он набрал продовольствия. А кроме всего, он втиснул в ящик гармошку. Ту самую гармошку с золотистыми перламутровыми боками.
     Лейтенант помчался в батальон. Все в нем клокотало от гнева. На хрена, — думал он, — мне эта гармошка. Да попроси он, я бы ему не только гармошку, — шкуру свою отдал. Что я, не знаю, как в тылу пухнут от голодухи. Но ведь он же, стерва, не попросил. Он же, падло, считает, что ему принадлежит все. А прикидывается таким идейным. Лейтенант попытался вспомнить, видел ли он его когда-нибудь в бою. И не мог вспомнить. Даже сегодня, ни после ночи, ни сейчас не пожаловал. Возле фольварка ведь стреляли. Или посылкой был занят? А перед боем, сволочь, обязательно унизит нас молитвой, мол, героизм, мол, верность долгу, мать его…
     Это он о верности долгу говорит! У Борьки, командира двадцать седьмой машины, в Смоленске мать и маленькая сестричка остались. Они еще не знают, что их Борька сегодня ночью сгорел вот на этом лугу в своей двадцать седьмой.
     Им-то гвардии майор тоже гармошку отправляет? Все ему выскажу.
     Но, когда, задыхаясь, лейтенант ворвался в дом, он ничего не сказал. Не майорские погоны кляпом заткнули клокотавшие в горле слова.
     Из открытого шкафа вывалились платья, как потроха из брюха убитой лошади. В одно из них гвардии майор старательно укутывал деревянную кофейную мельницу.
     Все это ошарашило лейтенанта нелепостью и неправдоподобием. Кому это и зачем в Смоленске сейчас может понадобиться кофемолка?
      Да и сам замкомбата по политической части, маленький, кругленький, весь такой правильный, от благообразного тщательно выбритого лица до сверкающих шевровых сапожков, и вдруг — награбленные платья и эта кофемолка!
      А над ящиком возвышался бюст гвардии майора с иконостасом орденов, хоть сейчас поставь его в музей.
      И впервые за всю войну лейтенанту стало невыносимо обидно. Ведь ни в одном бою не был этот бюст. А у меня, небось, за все годы войны, за все бои только один орден "Отечественная война". Нет даже той давней медали. А он и за сегодняшнюю ночь и, может быть, даже за мои "пантеры" получит очередной орден.
      Лейтенант ничего не сказал. Он рывком вытащил из ящика гармошку.
      Отскочил ремешок. Перламутровые кнопки басов зацепились за багетную раму. Угрожающий рык, такой неестественный в этом сверкающем великолепии, потянулся вслед за лейтенантом.
      — Это моя гармошка, товарищ гвардии майор, понимаете? Моя личная собственность.
      — Немедленно положите гармошку, гвардии лейтенант!
      Но он уже вышел из дома и быстро зашагал, возбужденно размахивая расстегнутой гармошкой. И она временами обижено всхлипывала. А батальонные ребята с недоумением смотрели на лейтенанта и гвардии майора, семенившего коротенькими ножками в легоньких сапожках и кричавшего что-то по поводу субординации и дисциплины.
      Кто-то из оружейников сказал:
     — Перебрал наш именинник на радостях.
       До фольварка было меньше километра. Лейтенант еще не решил, что он сделает с гармошкой. А замкомбата по политчасти, подбегивая, чтобы далеко не отстать от лейтенанта, приказывал ему немедленно остановиться и отдать гармошку, угрожал военным трибуналом и штрафным батальоном…
      Лейтенант подошел к танку и скомандовал механику-водителю заводить. Он положил гармошку под гусеницу и поманил танк на себя.
      Желтые перламутровые осколки брызнули из-под машины. Один из них упал на запыленный носок маленького шеврового сапожка.
      Гвардии майор круто развернулся и, провожаемый недобрыми взглядами экипажей и штрафников, ушел из фольварка.
      Солнце скатывалось в листву старых груш. На серебристом льняном поле чадили, догорая, "пантеры". Фронт ушел за лес, на запад. Танкисты блаженствовали в тылу, предвкушая долгие спокойные дни формирования.
      Но день был испорчен.
      Лейтенант так и не узнал, представил ли его генерал к званию Героя. Даже батальонный писарь ничего не мог сказать по этому поводу. Танкистов награждали стрелковые корпуса, которым придавали отдельную гвардейскую танковую бригаду.
     Осенью, уже в Пруссии он получил награду за "пантеры", за ночной бой, за форсирование Немана и за многое другое.
     Он почувствовал, как горячая волна накатывает на глаза, когда все, стоявшие в торжественном строю, с недоумением смотрели на него, когда ему вручали медаль "За отвагу".

Медаль "За отвагу"

Фото с сайта

     Два года назад у него на гимнастерке уже красовалась такая медаль. Потом ее забрали. В ту пору медаль была огромной наградой. Редко кого награждали во время отступления. Сейчас даже ордена раздавали куда щедрее. Обесценилась медаль. За один подбитый танк по статусу полагался орден. А тут…
     Гвардии майор не насладился конфузом лейтенанта. К тому времени, получив еще один орден Красного знамени, он был назначен не то заместителем командира отдельного тяжелотанкового полка по политической части, не то отозван для работы в Смоленском обкоме партии.
      1958 г.

К комментариям в ЖЖ

Posted in Колонка Иона Дегена