Donate - Поддержка фонда Ф.Б.Березина

Психическая адаптация и тревога

При любом нарушении сбалансированности системы человек-среда недостаточность психических или физических ресурсов индивидуума для удовлетворения актуальных потребностей, рассогласование самой системы потребностей, опасения, связанные с вероятной неспособностью реализовать значимые устремления в будущем, а также с тем, что новые требования среды могут обнаружить несостоятельность, являются источником тревоги. Тревога, обозначаемая как ощущение неопределенной угрозы, характер и (или) время возникновения которой не поддаются предсказанию [Березин, 1967], как чувство диффузного опасения и тревожного ожидания [ Pőldinger, 1970], как неопределенное беспокойство [Kepinski, 1977], представляет собой результат возникновения или ожидания фрустрации и наиболее интимный (и облигатный) механизм психического стресса. Облигатность этого механизма вытекает, очевидно, из уже упоминавшейся связи психического стресса с включением психологической переменной — угрозы [Lazarus, 1970], ощущение которой представляет собой центральный элемент тревоги и обусловливает ее биологическое значение как сигнала неблагополучия и опасности. Это значение тревоги подчеркивалось, в частности, Н. Д. Левитовым [1969], рассматривавшим тревогу как психическое состояние, выражающееся в переживаниях опасения и нарушения покоя, вызываемых возможными и вероятными неприятностями или задержкой приятного и желательного. При оценке зависимости между тревогой и психической адаптацией существенно, что указанные специфические переживания автор соотносит с изменениями привычной обстановки.

Тревогу иногда рассматривают как форму адаптации организма в условиях острого или хронического стресса [Панин, Соколов 1981], однако тревога, по-видимому, представляет собой не столько форму психической адаптации, сколько сигнал, свидетельствующий о ее нарушении и активирующий адаптивные механизмы. Таким образом, тревога может играть охранительную и мотивационную роль, сопоставимую с ролью боли [James, 1969; Kępiński, 1977]. С возникновением тревоги связывают усиление поведенческой активности, изменение характера поведения или включение механизмов интрапсихической адаптации; причем уменьшение интенсивности тревоги воспринимается как свидетельство достаточности и адекватности реализуемых форм поведения, как восстановление ранее нарушенной адаптации.

Важность мотивационной роли тревоги позволяет рассматривать тревогу как основу ряда вторичных мотиваций, а редукцию тревоги — как мощное подкрепление [Brown, 1961; Cofer, Appley, 1972]. При этом тревога может не только стимулировать активность, побуждать к более интенсивным и целенаправленным усилиям, но и способствовать разрушению недостаточно адаптивных поведенческих стереотипов, замещению их более адекватными формами поведения. Однако в отличие от боли тревога — сигнал опасности, которая еще не реализована. Прогнозирование этой опасности носит вероятностный характер, зависит и от ситуационных, и от личностных факторов, определяясь в конечном итоге особенностями трансакций в системе человек — среда. При этом личностные факторы могут иметь более существенное значение, чем ситуационные, и в таком случае интенсивность тревоги в большей степени отражает индивидуальные особенности субъекта, чем реальную значимость угрозы. Значение личностных факторов определило направление исследований, разделяющих тревогу — личностную черту, обусловливающую готовность к тревожным реакциям, и актуальную тревогу, входящую в структуру психического состояния в данный конкретный момент [Бакеев, 1974; Spielberger, Sarason, 1975; Ханин, 1978].

Тревога, по интенсивности и длительности неадекватная ситуации, препятствует формированию адаптивного поведения, приводит к нарушению поведенческой интеграции, к возникновению вторичных (осознанных или неосознаваемых) проявлений, которые наряду с тревогой определяют психическое состояние субъекта, а в случае развития клинически выраженных нарушений психической адаптации — картину этих нарушений. Таким образом, тревога лежит в основе любых (адаптивных и неадаптивных) изменений психического состояния и поведения, обусловленных психическим стрессом.

Психологическое и психопатологическое значение тревоги, которую со времени описания невроза тревоги 3. Фрейдом [Freud, 1953] рассматривали как ствол общей невротической организации, стало предметом обсуждения в поистине необозримой литературе. Анализ патогенетической роли тревоги при психопатологических явлениях, которые представляют собой клинически выраженные нарушения психической адаптации, дает основание считать тревогу ответственной за большую часть расстройств, в которых проявляются эти нарушения. Тревога выступает либо как основное слагаемое различных психопатологических синдромов, либо как базис, на котором формируются психопатологические или психосоматические проявления [Sullivan, 1953; Ey et al., 1967; Березин, 1971; Пуховский, 1971; Kępiński, 1977; May, 1979]. Несмотря па длительные и обширные исследования в этой области, подход к понятию «тревога» и связанные с ней теоретические концепции нельзя считать однозначными. Среди вопросов, по которым точки зрения исследователей существенно расходятся, можно отметить различия между тревогой и страхом, проблему нормальной и патологической тревоги и понимание тревоги как единого явления или термина для обозначения совокупности явлений.

Разграничение тревоги и страха обычно базируется на критерии, введенном в психиатрию К. Ясперсом [Jaspers, 1948], в соответствии с которым тревога ощущается вне связи с каким-нибудь стимулом («свободно плавающая тревога»), тогда как страх соотносится с определенным стимулом и объектом. Такой подход наиболее распространен, несмотря на отмечаемую рядом авторов практическую трудность дихотомического разделения тревоги и страха [Schneider, 1959; Schulte, 1961; Pöldinger, 1970, и др.] и недостаточную последовательность в употреблении терминов (например, «свободно витающий страх» [Свядощ, 1971]). В то же время высказывается предположение, что страх соотносится с конкретным стимулом всегда, а тревога может быть и свободно плавающей, и конкретной [Pöldinger, 1970]. При оценке генеза тревоги и страха эти состояния иногда разграничивают но условиям возникновения (тревогу соотносят с угрозой целостности личности, а страх — с угрозой физическому существованию [Noyes, Kolb, 1966]), а также по особенностям структуры и степени сложности. При последнем подходе тревогу можно оценивать как результат взаимодействия страха с другими аффектами и аффективно-когнитивными структурами [Izard, 1980]. Другие исследователи подчеркивают количественный характер различия между тревогой и страхом, считая тревогу менее определенным и выраженным страхом [Symonds, 1946].

Разграничение нормальной и патологической тревоги отчасти связано с дихотомическим разделением тревоги и страха; причем тревогу в этом случае рассматривают в основном как феномен психопатологический, а страх относят к нормальным или патологическим явлениям в зависимости от структуры состояния, в котором его наблюдают. Принципиальное разделение нормальной и патологической тревоги приводит к выделению многочисленных разновидностей; нормальной, ситуационной, невротической, психотической и т. п. [Савенко, 1974; Дементьева, 1981, и др.]. Однако тревогу расценивают и как единое по сути явление, которое может приобретать патологический характер при неадекватном усилении тревоги, генерализации ее или смещении тревожных реакций к специфическим стимулам [Cameron, Margaret, 1951; Thiele, 1965; Lopez-lbor, 1969; Kępiński, 1977, и др.].

Для оценки роли тревоги в процессе психической адаптации и формирования психофизиологических соотношений рассмотренные вопросы существенны в той мере, в какой от их решения зависит правомерность сопоставления эффективности адаптации и выраженности тревоги как единого психофизиологического явления или необходимость выделения качественно различных типов тревоги, каждому из которых будет свойственно специфическое влияние на указанные процессы. Одной из причин, обусловливающих разноречивость взглядов на тревогу (и, вероятно, наиболее существенной), может быть представление о том, что понятию «тревога» должно соответствовать единое феноменологическое выражение ее. Если же допустить, что проявления тревоги закономерно изменяются в зависимости от ее интенсивности и особенностей формирования, то феноменологические различия между тревогой и страхом, между нормальной и патологической тревогой могут быть выражением этих изменений.

Такие закономерности можно изучать на моделях (клинических и экспериментальных), в которых возникновение тревоги и страха обусловлено вызванными экспериментальным воздействием или патогенными факторами нарушениями функционирования церебральных структур, играющих важную роль в генезе эмоциональных состояний. Поскольку в этом случае тревогу можно четко соотнести с включением конкретных физиологических механизмов и изменением функционирования определенных структур, использование таких моделей позволяет проводить исследование тревоги при минимизации различий, связанных с генезом состояния, ролью ситуационных воздействий и личностной предрасположенностью. Адекватной клинической моделью такого рода при рассмотрении явлений тревоги, ее последующих трансформаций и механизмов интрапсихической адаптации представляются гипоталамические нарушения.

Клиническое обоснование выбора этой модели имеет два аспекта. Во-первых, длительные клинические исследования психопатологии гипоталамических поражений, особенностей вегетативно-гуморального регулирования и закономерностей действия психотропных средств [Березин, 1971] показали, что при этих расстройствах нарушения физиологической адаптации (проявляющиеся главным образом вегетативно-гуморальными сдвигами) закономерно сочетаются с нарушениями психической адаптации (клинически выражающимися пограничной психопатологической симптоматикой), которые выявляются значительно более систематично, чем при других уровнях поражения лимбико-гипоталамо-ретикулярного комплекса. При этом тревога в начальных этапах рассматриваемых нарушений выступает как относительно изолированный феномен, а в дальнейшем — как составляющая часть или основа формирования очерченных пограничных психопатологических синдромов преимущественно аффективного и невротического уровней, что дает возможность клинического изучения указанных трансформаций. Помимо этого, тревога представляет собой неотъемлемую часть клинической картины, развиваясь независимо от того, были ли тревожные реакции свойственны субъекту в преморбидном периоде. Во-вторых, гипоталамические нарушения естественно моделируют различные варианты формирования психофизиологических соотношений, позволяющие исследовать особенности психофизиологической адаптации. Поскольку гипоталамус является центром, координирующим вегетативные, гуморальные и моторные механизмы обеспечения психической деятельности, играет важную роль в системе, формирующей поведение, и оказывает многоплановое влияние на механизмы, лежащие в основе психической деятельности, следует полагать, что изменения психогуморальной, психовегетативной и психомоторной интеграции при рассматриваемых состояниях должны быть выражены наиболее рельефно.

Экспериментальным основанием для такого подхода представляются многочисленные и ставшие уже классическими данные, свидетельствующие о роли гипоталамических структур в системе формирования мотивационных и эмоциональных аспектов поведения [Hess, 1957; Gellhorn, 1967; Анохин, 1969], которые получили подтверждение и развитие в дальнейших исследованиях. Положения, наиболее существенные для данной работы, заключаются в следующем. Гипоталамус, представляющий собой достаточно высокий уровень интегративной деятельности мозга, имеет столь важное значение в организации эмоционального поведения, что в нем практически нет зон, раздражение которых вызывало бы вегетативные эффекты без параллельного возникновения эмоциональных реакций [Симонов, 1981], с чем может быть связана особая роль гипоталамуса среди лимбических структур, контролирующих тревогу и страх. Эта особая роль гипоталамуса объясняется также тем обстоятельством, что структуры других уровней мозга, включающиеся в эмоциональное возбуждение, находятся в морфологической и функциональной зависимости от эмоциогенных зон гипоталамуса, а раздражение этих зон можно использовать для получения экспериментальных моделей эмоционального стресса [Судаков, 1981].

Для решения вопроса о возможности оценки тревоги как единого функционального явления, имеющего различные феноменологические выражения, представляют интерес данные о смене таких явлений при раздражении тех гипоталамических структур, воздействие на которые вызывает у животных реакцию страха. В этом плане особенно характерны результаты, полученные при исследовании мотивированного поведения обезьян, вызванного раздражением подкорковых структур [ Lilly, 1963]. В названных экспериментах раздражение зон избегания в гипоталамусе током нарастающей силы позволило выделить три порога реакции. Достижение первого из них характеризовалось появлением настороженности, но не сопровождалось явным страхом; при втором наблюдались выраженные реакции страха и стремление к бегству; при третьем пороге возникала реакция паники, при которой целесообразное поведение становилось невозможным.

То обстоятельство, что описанное развитие аффективных реакций в ряду настороженность —страх —паника отмечалось при стимуляции одной и той же зоны гипоталамуса при неизменном характере раздражителя только в силу изменения интенсивности воздействия, свидетельствует в пользу рассмотрения этих реакций как единого явления. Однако феноменологическое выражение его меняется в зависимости от выраженности. В то же время условия физиологического эксперимента не позволяют дифференцировать тревогу и страх и достаточно адекватно моделировать сложные психологические и психопатологические явления.

Исследование феноменологии тревоги и ее динамики при гипоталамических нарушениях у человека, которые можно расценивать как клинический аналог рассмотренной экспериментальной модели, представляет возможность детально проанализировать характер и динамику наблюдающихся аффективных состояний. Такое изучение позволило сформулировать представления о существовании тревожного ряда [Березин, 1967, 1971], который оказался неспецифичным для гипоталамических расстройств и представляет собой существенный элемент процесса психической адаптации. Тревожный ряд включает несколько аффективных феноменов, закономерно сменяющих друг друга по мере возникновения и нарастания тревоги.

Ощущение внутренней напряженности. Это элемент тревожного ряда, отражающий наименьшую интенсивность тревоги. Создавая напряженность, настороженность, а при достаточной выраженности — и тягостный душевный дискомфорт, это ощущение не имеет в то же время оттенка угрозы, а служит сигналом вероятного приближения более тяжелых тревожных явлений. Именно этот уровень тревоги имеет наиболее адаптивное значение, поскольку ощущение внутренней напряженности способствует интенсификации и модификации активности, включению механизмов интрапсихической адаптации и при этом может не сопровождаться нарушениями интеграции поведения.

Гиперестезические реакции. При нарастании тревоги они сменяют ощущение внутренней напряженности или присоединяются к нему. При проявлении гиперестезических реакций ранее нейтральные стимулы приобретают значимость, привлекают внимание, а при большой их выраженности придают таким стимулам отрицательную эмоциональную окраску, что может лежать в основе недифференцированного реагирования, описываемого, в частности, как раздражительность. Повышение значимости ранее нейтральных воздействий может сопровождаться ощущением усиления их интенсивности (это особенно часто касается слуховых восприятий — гиперакузии, несколько реже — зрительных и тактильных). Однако такое ощущение — не обязательный компонент гиперестезических явлений, основную отличительную черту которых представляет собой нарушение дифференцировки значимых и незначимых стимулов, ведущее к неадекватным по направленности и силе поведенческим реакциям. С возникновением гиперестезических реакций может быть связан описываемый П. В. Симоновым [1981] переход от поведения, тонко специализированного, к реагированию но типу доминанты Ухтомского, в результате которого множество событий внешней среды становится значимым для субъекта. Уменьшение избирательности реагирования, вызванное сглаживанием различий между нейтральными и значимыми восприятиями, между сигналом и фоном, биологически целесообразно в случаях недостаточно структурированных и потенциально опасных ситуаций, ибо обеспечивает необходимую генерализацию бдительности. Однако усиление реакций на обычно незначимые стимулы и отрицательная эмоциональная окраска нейтральных восприятий любой модальности еще более уменьшают структурированность ситуации и усиливают тревогу, способствуя появлению ощущения неопределенной угрозы.

Собственно тревога. Это центральный элемент рассматриваемого ряда, который проявляется ощущением неопределенной угрозы, чувством неясной опасности (немотивированная, свободно плавающая тревога). Как уже отмечалось, характерный признак тревоги — невозможность определить характер угрозы и предсказать время ее возникновения. Неосознаваемость причин, вызвавших тревогу, может быть связана с отсутствием или бедностью информации, позволяющей в необходимой мере анализировать ситуацию, с неадекватностью ее логической переработки или неосознаванием факторов, вызывающих тревогу в результате включения психологических защит. В последнем случае недостаточная структурированность ситуации может быть результатом несовместимости информации о причинах тревоги с установками субъекта, сложившимися системами отношений или его представлениями о собственной личности. Интенсивность тревоги сама по себе снижает возможность логической оценки информации. Так, в случае тревоги, наблюдающейся в структуре гипоталамических пароксизмов, сообщенная ранее информация о генезе этих явлений и опыт предшествующих аналогичных состояний (которые адекватно используются вне тревожных состояний) не определяют поведения субъекта при нарастании интенсивности тревоги.

Страх. Неосознаваемость причин тревоги, отсутствие связи ее с определенным объектом, невозможность конкретизировать ощущаемую угрозу делают невозможным и какую-либо деятельность, направленную на предотвращение или устранение угрозы. Психологическая неприемлемость такой ситуации вызывает смещение тревоги к тем или иным объектам. В результате неопределенная угроза конкретизируется. Опасность связывается с вероятностью наступления конкретных обстоятельств, с ожиданием соприкосновения с объектами, которые расцениваются как угрожающие. Такая конкретизированная тревога представляет собой страх. Хотя объекты, с которыми связывается страх, необязательно имеют отношение к действительным причинам тревоги, конкретизация тревоги создает у субъекта представление о том, что угроза может быть устранена с помощью определенных действий. Такое представление не зависит от соответствия объекта, вызывающего страх, и реальных причин тревоги. Для его формирования необходимо только ощущение связи угрозы с конкретной ситуацией. Так, при гипоталамических нарушениях формирование страха одиночества, толпы, страха перед поездками на городском транспорте позволяло ослабить интенсивность расстройств тревожного ряда за счет ограничительного поведения, дающего возможность избегать подобных ситуаций, хотя такое поведение не затрагивало причины тревожных расстройств, тогда как до этого при ощущении неопределенной угрозы формирование поведения, уменьшающего тревогу, было невозможно.

Ощущение неотвратимости надвигающейся катастрофы. Нарастание интенсивности тревожных расстройств приводит субъекта к представлению о невозможности избежать угрозы, даже если она связывается с конкретным объектом, с определенной ситуацией. Так, страх перед возможным возникновением тяжелого соматического заболевания при появлении ощущения неотвратимости надвигающейся катастрофы сменяется ужасом перед неминуемой и близкой гибелью. Возможность возникновения ощущения неотвратимости надвигающейся катастрофы зависит только от интенсивности тревоги, а не от фабулы предшествовавшего страха. При нарастании интенсивности тревоги это ощущение может возникнуть на базе любого страха (например, уже упоминавшегося страха перед поездками на городском транспорте на базе фобий одиночества или толпы), фабула которого не свидетельствует о возможности катастрофы. Неотвратимой может представляться даже неопределенная угроза. В этом случае развитие тревожных расстройств достигает степени неотвратимости надвигающейся катастрофы, минуя стадию страха.

Тревожно-боязливое возбуждение. Потребность в двигательной разрядке при ощущении неотвратимости надвигающейся катастрофы, панические поиски помощи проявляются в тревожно-боязливом возбуждении, которое представляет собой наиболее выраженное из расстройств тревожного ряда. При тревожно-боязливом возбуждении вызываемая тревогой дезорганизация поведения достигает максимума и возможность целенаправленной деятельности исчезает.

Соответственно тревожный ряд в порядке нарастающей тяжести включает в себя следующие явления: ощущение внутренней напряженности —гиперестезические реакции —собственно тревогу— страх — ощущение неотвратимости надвигающейся катастрофы—тревожно-боязливое возбуждение. При пароксизмальном нарастании тревоги все указанные явления можно наблюдать в течение одного пароксизма. В других случаях их смена происходит постепенно, а при относительно стабильных состояниях каждый из элементов тревожного ряда отмечается в течение продолжительного времени. Как правило, между стабильностью состояния и выраженностью тревожных расстройств существует обратная зависимость: наиболее стабильны состояния, характеризующиеся внутренней напряженностью, наименее стабильны те, картина которых определяется ощущением неотвратимости надвигающейся катастрофы и тревожно-боязливым возбуждением.

От выраженности тревоги и интенсивности ее нарастания зависит полнота представленности элементов тревожного ряда: при малой интенсивности тревоги ее проявления могут ограничиваться ощущением внутренней напряженности, при стремительном нарастании интенсивности могут не улавливаться начальные элементы ряда, при постепенном развитии и достаточной выраженности могут прослеживаться все элементы ряда. Таким образом, все феноменологические проявления тревоги могут отмечаться при заинтересованности одних и тех же гипоталамических структур, возникать в этом случае независимо от преморбидных личностных особенностей, сменять друг друга при изменении тяжести тревожных расстройств. Все это свидетельствует в пользу представлений о единой природе тревоги.

Рассмотрение тревоги на модели гипоталамических поражений дает возможность не только оценить феноменологические проявления тревоги как единого психологического механизма, но и проследить влияние его на организацию психофизиологических соотношений, без чего анализ тревоги нельзя считать достаточным. Именно при изучении тревоги исследование физиологических коррелятов использовалось наиболее широко. Тесная зависимость между симптомами тревоги, вегетативными, гуморальными и моторными сдвигами давала основание некоторым авторам [Pöldinger, 1970] считать эти сдвиги компонентами единого синдрома тревоги. Выбор физиологических характеристик при изучении тревоги определяется ее местом в механизмах организации эмоционального стресса, наиболее важными индикаторами которого служат симпатоадреналовая и адренокортикальная активности [Mason, 1971, 1975; Frankenhaeuser, 1980].

Большинство исследователей, изучавших состояние тревоги, отмечали ее связь с эрготропным синдромом, с более или менее выраженным повышением активности САС, проявляющимся увеличением секреции НА и Ад, а также повышением выделения их предшественников и метаболитов [см. обзоры: Матлина и др., 1975; Frankenhaeuser, 1980]. В то же время при острых стрессовых воздействиях наблюдался сдвиг вегетативно-гуморального регулирования в сторону преобладания вагоинсулярной системы, а при подостром стрессе — сочетание признаков симпатоадреналовой и вагоинсулярной активации с неустойчивым равновесием между ними. Указанные изменения гуморального регулирования сопровождаются и соответствующими сдвигами в вегетативном и моторном регулировании [Gellhorn, 1967].

Анализируя данные, характеризующие психофизиологические соотношения при возникновении и развитии тревоги, представляется целесообразным различать два тина изменений этих соотношений: дезорганизацию, которая более характерна для острой тревоги, и становление новой, определяемой тревогой организации. С этой точки зрения наблюдавшиеся при наиболее острой тревоге вагоинсулярные сдвиги или сочетание тревоги с неустойчивостью вегетативно-гуморального регулирования, проявляющейся резкими колебаниями и вагоинсулярной, и симпатоадреналовой направленности, отражают, вероятнее всего, нарушение психофизиологической интеграции, дезорганизацию психофизиологических соотношений, а не новую форму их организации. На это указывает то обстоятельство, что пароксизмально возникающая тревога при гипоталамических кризах может включаться в структуру противоположных но характеру вегетативно-гуморального регулирования симпатоадреналовых и вагоинсулярных кризов или сочетаться со сменой (нередко неоднократной) направленности физиологических сдвигов в течение одного пароксизма при сохранении феноменологической идентичности тревожных явлений. Вместе с тем однотипные вегетативно-гуморальные нарушения при гипоталамических вегетативно-сосудистых кризах могут сопровождать психические состояния, различающиеся по характеру и выраженности расстройств тревожного ряда и по структуре психопатологических явлений, сопровождающих эти расстройства. И наконец, при этом может нарушаться закономерная связь между представленностью и выраженностью самих психических феноменов. Все это свидетельствует о нарушении при таких состояниях и психофизиологической, и интрапсихической интеграции. Аналогичные явления, хотя и менее резко выраженные, имеют место в том случае, если смена симпатоадреналовых и вагоинсулярных сдвигов наблюдается при подострой тревоге.

Для суждения о роли тревоги в становлении новой организации психофизиологических соотношений необходима оценка особенностей вегетативно-гуморального регулирования в тех случаях, когда явления тревожного ряда стабильно определяют клиническую картину, когда можно говорить о тревоге хронической, стабильной или фиксированной. Тревога, стабильно определяющая клиническую картину при гипоталамических поражениях, сочетается с выраженным повышением активности САС.

Таблица 1

 

Уровень экскреции веществ катехоламиновой природы при стабильной тревоге у больных с гипоталамическими поражениями (1) и в контрольной группе здоровых (2) 

Примечание. Здесь и в табл. 3, 5, 9 и 11 ВМК И ГВК измеряли в мг/сут, остальные вещества — в мкг/сут. Σ — суммарная экскреция веществ катехоламиновой природы

Таблица 2

 Относительная активность отдельных звеньев обмена катехоламинов при стабильной тревоге у больных с гипоталамическими поражениями (1) и в контрольной группе здоровых (2)

Исследование экскреции катехоламинов, их предшественников и метаболитов у больных с психопатологическими состояниями, клиническая картина которых определялась явлениями тревожного ряда (тревожно-фобическим синдромом, тревожной депрессией), неизбежно обнаруживает увеличение экскреции по сравнению с контрольной группой здоровых для всех исследованных веществ. Наиболее существенным представляется высокодостоверное увеличение экскреции НА, которая почти в 3 раза превышает уровень контроля. Сохранение при этом высокого уровня ДОФА свидетельствует о достаточных резервных возможностях САС.

Увеличение экскреции катехоламинов, их предшественников и метаболитов отражает возрастание общесекреторной активности САС. Повышение уровня этой активности подтверждает связь стабильной тревоги с напряженностью функционирования САС (табл. 1)

Однако для суждения о функциональных изменениях в САС при стабильной тревоге необходима оценка не только суммарная, но и активности отдельных звеньев этой системы. Анализ отношений исследовавшихся веществ, позволяющий судить об интенсивности синтеза и метаболизма катехоламинов на отдельных этапах их метаболических превращений [Большакова, 1973, 1976], дает основание считать, что высокий уровень НА у больных с фиксированной тревогой поддерживается благодаря повышению интенсивности его синтеза (увеличение отношения НА/ДА на 80 % по сравнению с контролем) и уменьшению метаболизма катехоламинов с образованием ВМК (табл. 2). Одновременное ускорение синтеза и угнетение распада НА указывают на физиологическую синергичность изменения обмена катехоламинов, являющуюся, по-видимому, отражением формирования характерных для фиксированной тревоги психофизиологических соотношений. Для них типична, вероятно, и преимущественная роль нервного компонента САС, отражающаяся в уменьшении отношения Ад/НА.

Изменение функционального состояния системы гипоталамус — гипофиз—кора надпочечников при стабильной тревоге характеризовалось повышением содержания АКТГ в крови, тенденцией к увеличению экскреции с мочой 17-ОКС и повышением выраженности и стойкости адренокортикотропного и адренокортикального ответов. Такие сдвиги адренокортикотропной и глюкокортикоидной функций, которые могут быть связаны с изменением гипоталамического регулирования [Березин, Мещерякова, 1970], уже в силу характера используемой модели отражают и определенную структуру психофизиологических соотношений, типичную для состояния стабильной тревоги. Эта структура, как будет показано ниже, трансформируется, если, несмотря на наличие гипоталамических поражений, тревога минимизируется.

Увеличение функциональной активности САС, адренокортикотропной и адренокортикальной активности сочетается с вегетативными сдвигами: стабильная тревога сопровождается более высоким уровнем тонического напряжения сосудов и более резкой сосудистой реакцией на фармакологические нагрузки, тенденцией к сокращению минимального и среднего интервала R — R на ЭКГ, повышением АД и спонтанной амплитуды КГР, снижением ЭСК и замедлением угашения ориентировочной реакции, оцениваемой по вегетативному ответу (в первую очередь по КГР). Описанная направленность изменений вегетативно-гуморального регулирования характеризует состояние стабильной тревоги независимо от того, в каких явлениях тревожного ряда она феноменологически выражается: смена явлений тревожного ряда при возрастании тяжести состояния может вести к увеличению интенсивности описанных физиологических изменений, но не меняет их направленности и структуры.

Таким образом, в том случае, если явления тревожного ряда стабильно определяли клиническую картину, они сопровождались однотипными (хотя и в различной степени выраженными) изменениями психофизиологических соотношений независимо от того, с какими симптомами они сочетались в структуре синдрома (в частности, имели ли место тревожно-фобические или тревожно-депрессивные синдромы).

Связь возникновения всех элементов тревожного ряда с заинтересованностью гипоталамических структур, обнаруживающаяся при изучении гипоталамических поражений, смена этих элементов при идентичных расстройствах по мере нарастания тяжести состояния, однотипный характер психофизиологических соотношений (сохраняющийся при смене элементов тревожного ряда) дают основание считать, что тревога представляет собой единое явление независимо от ее феноменологического выражения, а также от того, в структуре какого психического состояния она наблюдается, какие психологические и психопатологические феномены развиваются на ее базе. В настоящем исследовании рассмотрение тревоги как единого явления лежит в основе оценки ее значения для процесса психической адаптации и формирования психофизиологических соотношений. Такой подход позволяет сопоставлять выраженность тревоги и эффективность психической адаптации, оценивать влияние тревоги на характер психофизиологических соотношений независимо от феноменологического оформления ее, от представленности тех или иных элементов тревожного ряда, хотя при изменении интенсивности тревоги эта представленность, очевидно, будет изменяться.

Правомерность рассмотрения тревоги как единого явления не только в рамках описанной модели, но и в широком спектре состояний, характеризующихся наличием эмоционального стресса, можно подтвердить результатами изучения и относительно кратковременных тревожных состояний, возникающих в ситуации экспериментального стресса, и тревоги при хронических эмоциональных напряжениях, наблюдающихся в условиях реальной и длительно существующей стрессовой ситуации. Целесообразность таких сопоставлений обусловлена необходимостью сравнительной оценки тревоги и характера психофизиологических соотношений при различном генезе тревоги, разной длительности эмоционального стресса, неодинаковой выраженности и значимости стрессовых воздействий.

Тревога в ситуации экспериментального стресса. Экспериментальный стресс, в процессе которого изучались явления тревожного ряда, возникал в результате приема здоровыми испытуемыми перед началом выполнения тестовых заданий, имитирующих операторскую деятельность, индифферентного вещества (плацебо). Прием плацебо сопровождался вызывающей эмоциональное напряжение инструкцией: испытуемых просили фиксировать все возникающие изменения психического состояния и появляющиеся физические ощущения для суждения о возможных последствиях приема препарата и сообщали им, что обнаруженные эффекты и побочные явления будут учтены при дальнейшем использовании этого препарата, который представляет собой новое психотропное средство.

Клиническую оценку состояния испытуемых дополняли психодиагностическими данными, полиграфическим исследованием физиологических характеристик и изучением уровня экскреции катехоламинов, их предшественников и метаболитов в течение суток с момента начала эксперимента. Результаты оценивали в сопоставлении с фоновыми данными, полученными с помощью тех же методик в идентичной обстановке, но без стрессогенных воздействий.

Тревожная реакция непосредственно после приема препарата имела место у подавляющего большинства испытуемых. Она проявлялась ощущением внутренней напряженности и неопределенного беспокойства. В процессе дальнейшего исследования тревога сохранялась или нарастала у 47.4 % испытуемых,1 причем в последнем случае смена явлений тревожного ряда происходила в уже описанной последовательности: от ощущения внутренней напряженности до чувства неопределенной угрозы и конкретного страха. Явления тревожного ряда при экспериментальном стрессе отличались от наблюдавшихся при гипоталамических поражениях только их меньшей интенсивностью и отсутствием наиболее тяжелых элементов ряда: ощущения надвигающейся катастрофы и тревожно-боязливого возбуждения. Возрастание уровня тревоги но сравнению с фоном подтверждалось и психодиагностическими исследованиями.

Тревога, возникающая при экспериментальном стрессе, не носила хронического характера. В то же время отсутствие наиболее выраженных и интенсивных тревожных расстройств позволяло избежать и психофизиологических изменений, характерных для нарушений психофизиологической и интрапсихической интеграции, которые имели место при гипоталамических кризах. В тех случаях, когда повышенный уровень тревоги отмечался в течение всего периода исследования, наблюдались изменения организации психофизиологических отношений, типичные для состояний стабильной тревоги.

Характер изменений функционального состояния САС при экспериментальном стрессе в основном соответствовал данным, полученным для стабильной тревоги при изучении гипоталамических поражений. Эмоциональный стресс сопровождался достоверным и выраженным повышением уровня экскреции свободного НА при практически стабильном уровне Ад и столь же существенным снижением экскреции ВМК (табл. 3). В том же направлении изменялись и отдельные звенья САС. Повышение уровня экскреции НА сочеталось с ускорением его синтеза (возрастание отношения НА/ДА) и снижением интенсивности метаболизма катехоламинов с образованием ВМК, оцениваемой по отношению ВМК/ (Ад+НА) (табл. 4). То обстоятельство, что тревога, возникающая при экспериментальном стрессе у здоровых испытуемых, выражается при условии ее достаточной стойкости теми же элементами тревожного ряда и теми же закономерностями формирования психофизиологических соотношений, свидетельствует, как и результаты изучения тревоги при гипоталамических поражениях, в пользу унитарных представлений о тревоге, позволяющих рассматривать ее как единое явление, характеризующееся универсальными закономерностями.

Таблица 3

 

Уровень экскреции веществ катехоламиновой природы  при тревожных реакциях в условиях экспериментального стресса (1) по сравнению с фоном (2)

Примечание. Здесь и в табл. 5 и 11 звездочкой отмечены достоверные различия.

Тревога при длительном адаптационном напряжении. Роль тревоги в адаптационном процессе может существенно изменяться в зависимости от ее интенсивности и требований, предъявляемых к адаптационным механизмам индивидуума. Если рассогласование в системе человек —среда, определяющее адаптационное напряжение, не достигает значительной степени, уровень тревоги не превышает средних значений и на первый план выступает ее мотивационная роль. В таком случае тревога обусловливает активизацию целенаправленного поведения. При выраженном нарушении сбалансированности в системе человек —среда, когда требования к адаптационным механизмам приближаются к пределам их возможностей или эти пределы превышаются, тревога значимо возрастает, отражая формирование эмоционального стресса, который в силу стабильности указанной ситуации приобретает хронический характер. При этом вероятность снижения эффективности психической адаптации и возникновения преходящих или стойких ее нарушений возрастает по мере увеличения интенсивности тревоги. Последняя посылка подтверждается, с одной стороны, повышением уровня тревоги по мере возрастания требований к адаптационным механизмам индивидуума и снижением эффективности адаптации, а с другой — различной представленностью нарушений психической адаптации в группах, дифференцированных по уровню тревоги.

Таблица 4

 

Относительная активность отдельных звеньев обмена катехоламинов при тревожных реакциях в условиях экспериментального стресса (1) по сравнению с фоном (2)

Уровень тревоги в группе обследованных в обычных условиях и при выполнении привычной деятельности (что позволило минимизировать нарушения сбалансированности в системе человек-среда) был достоверно ниже, чем у испытуемых, находящихся в необычных условиях среды, предъявляющих повышенные требования к адаптационным механизмам. Это отражалось в различии уровня первого комплексного фактора теста Кеттелла — соответственно (5.46±0.04) и (6.71±0.70) стенов при Р

Сопоставление изменений уровня тревоги 2 в условиях длительного адаптационного напряжения и функционирования САС в этих условиях (табл. 5, 6) позволило показать, что влияние стабильно высокой тревоги на уровень экскреции катехоламинов, их предшественников, метаболитов и на относительную активность отдельных звеньев обмена катехоламинов характеризуется теми же закономерностями, что и при хронических тревожных состояниях, исследованных на гипоталамической модели. Это еще раз подтверждает унитарную концепцию тревоги. Различия между этими состояниями касаются лишь степени увеличения секреции (отдельных веществ и суммарной) и абсолютной величины метаболических соотношений, тогда как направленности изменений активности САС в группах, различающихся по интенсивности тревоги, при исследовании обеих моделей практически совпадают

Таблица 5.

 

Уровень экскреции веществ катехоламиновой природы при низкой (1) и высокой (2) тревоге в условиях, предъявляющих повышенные требования к адаптационным механизмам

Примечание. Здесь и далее индекс «св» — связанный.

Изучение эффективности психической адаптации в условиях, предъявляющих повышенные требования к адаптационным механизмам индивидуума, позволило показать закономерную зависимость между выраженностью тревоги и частотой нарушений психической адаптации. В группе, характеризующейся высокой интенсивностью тревоги, эффективная и стабильная психическая адаптация обнаруживалась у 1/10 испытуемых — (11.9±1.4) %, а стойкие ее нарушения, характеризующиеся формированием пограничных психопатологических состояний, невротических или психопатических синдромов, — больше чем у половины. Остальную часть обследованных в этой группе составляли лица с неустойчивой психической адаптацией, изменения эффективности которой выражались в периодически возникающих невротических или психопатических реакциях, в заострении акцентированных личностных черт (рис. 1). Высокий уровень тревоги в условиях, предъявляющих повышенные требования к адаптационным механизмам, феноменологически выражался в тех же явлениях тревожного ряда, которые описаны для гипоталамической модели, отличаясь только меньшей представленностью наиболее тяжелых его элементов: ощущение неотвратимости надвигающейся катастрофы встречалось только в редких и коротких эпизодах (обычно относимых за счет соматического состояния), а тревожно-боязливое возбуждение наблюдалось только в случае, если грубые нарушения психической адаптации выражались реакциями паники. Наиболее часто отмечались гиперестезические реакции, ощущение неопределенной угрозы или страх, которые либо относились за счет собственного состояния, либо рассматривались как ситуационно обусловленные.

 

Таблица 6

Относительная активность отдельных звеньев обмена катехоламинов при низкой (1) и высокой (2) тревоге в условиях, предъявляющих повышенные требования к адаптационным механизмам

 

При низкой тревоге соотношение групп с различной эффективностью психической адаптации было противоположным. Более половины испытуемых характеризовалось эффективной и стабильной адаптацией, тогда как стойкие ее нарушения отмечались меньше чем у 1/10 испытуемых. У контингента с низкой тревогой ее феноменологическое выражение ограничивалось начальными элементами тревожного ряда: ощущением внутренней напряженности и (реже) гиперестезическими реакциями. Для лиц с низкой интенсивностью тревоги типичны были преходящий характер этих феноменов и адекватное соотнесение с ситуационными изменениями.

 

Рис 1. Эффективность психической адаптации у испытуемых при низком (/) и высоком (//) уровне тревоги в зрелом (а) и юношеском (б) возрасте.

1 — эффективная психическая адаптация, 2 — неустойчивая, 3 — стойкие нарушения ее.

Связь между выраженностью тревоги и особенностями психической адаптации прослеживается при сопоставлении усредненных профилей методики многостороннего исследования личности в группах, выделенных но интенсивности тревоги и по эффективности психической адаптации (рис. 2). У испытуемых с высокой тревогой и стабильными нарушениями психической адаптации не обнаружили достоверных различий ни по одной из шкал методики, а в большинстве случаев они практически совпадали. Аналогичным образом можно констатировать практически полную идентичность усредненных профилей в группах с низким уровнем тревоги и с устойчивой психической адаптацией, выделенных из того же контингента испытуемых. Группы с низкой и высокой интенсивностью тревоги (и соответственно с эффективной психической адаптацией и ее нарушениями) различаются прежде всего уровнем усредненного профиля методики многостороннего исследования личности, повышение которого можно рассматривать как чувствительный индикатор эффективности процесса психической адаптации. Наряду с этим усредненные профили отражают характеристики, преимущественно определяющие психическое состояние в сопоставляемых группах. Эти характеристики различны при высокой и низкой тревоге.

Рис. 2. Усредненные профили методики многостороннего исследования личности при разделении контингента испытуемых в зависимости от эффективности психической адаптации (1, 4) и от уровня тревоги (2, 3).

1 — стойкие нарушения адаптации, 2 и 3 — соответственно высокий и низкий уровень тревоги, 4 — эффективная адаптация.

Для группы с высоким уровнем тревоги, судя по этим результатам, типичны тенденция к отрицательной оценке существующей ситуации и перспективы, ощущение собственной недостаточности и (или) несправедливого, недоброжелательного отношения окружающих, эмоциональная неадекватность, своеобразие восприятия ситуации и ее логической оценки, которые затрудняли усвоение принятых норм и их реализацию в поведении, склонность привлекать внимание окружающих к своим затруднениям и конфликтам. Помимо этого, высокий уровень тревоги способствовал возникновению неприятных физических ощущений и базирующегося на них беспокойства за состояние своего здоровья. Рассмотренные тенденции отражались в повышении профиля методики многостороннего исследования личности на шкалах 1, 2, 6—8 и F. Для низкого уровня тревоги были характерны высокая активность, оптимистическая оценка ситуации и перспективы, стремление к взаимодействию с окружающими, потребность определять свое поведение в соответствии с принятыми нормами, способность не привлекать внимания к своим трудностям и более высокая заинтересованность в положительной внешней оценке. Эти тенденции отражались в более высоком уровне профиля на шкалах 9, L и К и его снижении на шкалах F, 4 и 0.

Таким образом, влияние тревоги на эффективность психической адаптации, которое проявляется в частоте адаптационных нарушений (максимальной при высокой тревоге и минимальной при низкой), может реализоваться через формирование особенностей психического состояния, способствующих или препятствующих эффективному адаптационному процессу. Определяющее влияние тревоги на эффективность психической адаптации и на структуру психопатологических явлений, отражающих ее нарушения, сочетается со столь же выраженным ее воздействием и на характер психофизиологических соотношений. Это обусловливает целесообразность рассмотрения здесь психофизиологических зависимостей, характеризующих тревогу с учетом эффективности психической адаптации. Анализ таких зависимостей проведен с помощью метода множественной регрессии при использовании пошаговой процедуры. Указанный метод позволяет выделить совокупность физиологических характеристик, наиболее значимо связанных с исследуемыми психологическими механизмами (в данном случае с тревогой), а также установить степень этой связи, которая определяется долей дисперсии психодиагностического показателя, объясняемой регрессией по физиологическим переменным, входящим в избранную совокупность, и оценить достоверность этой связи.

Первоначальный массив признаков для оценки связи тревоги и активности САС составили уже анализировавшиеся данные экскреции веществ катехоламиновой природы и относительной активности отдельных звеньев обмена катехоламинов. В массив показателей, отражающих вегетативное регулирование, были включены систолическое и диастолическое АД, продолжительность среднего интервала R — R на ЭКГ, амплитуда КГР и ЭСК. Перечисленные параметры существенны для оценки психофизиологических (в данном случае психовегетативных) соотношений, поскольку многочисленные исследования позволяют считать, что эти характеристики связаны с определенными личностными особенностями, с уровнем бодрствования и могут рассматриваться как физиологические корреляты психического, в частности эмоционального, состояния [Burstein et al., 1965; Gellhorn, Loofborrow, 1966; Jackson, Barry, 1967; Lacey, 1967; Латаш, 1968; Вейн, Соловьева, 1973; Nielsen, Pelersen, 1976; O’Gorman, 1977; Biferno, Dawson, 1978; Bonis, Baque, 1978; Губачев, Стабровский, 1981; Симонов, 1981; Hassett, 1981, и др. ].

Для оценки активационных сдвигов был использован один из наиболее адекватных количественных электроэнцефалографических показателей — ɑ-индекс. Снижение его свидетельствует об усилении неспецифической церебральной активации, повышении уровня бодрствования и может быть связано с состоянием мобилизации, эмоциональной напряженности. Таким образом, изменение ɑ-индекса отражает уровень восходящей активации, необходимый для организации адаптивного поведения, и в то же время степень эмоциональной напряженности, тревоги [Gastaut, 1954; Fenton, Scotton, 1967; Telerak, 1976; Лукьянова, Малкин, 1977, и др. ]. Помимо того, параллельное исследование показателей, отражающих состояние вегетативного регулирования и уровень церебральной активации, позволяет оценить относительное значение в формировании эмоционального напряжения его мотивационного и информационного компонентов [Симонов, 1981; Русалова, 1983].

Наряду с фоновым значением изучаемых показателей оценивали степень их изменения в процессе исследования и при функциональных нагрузках, обращенных и к левому (счет в уме), и к правому (мысленное представление зрительного образа) полушарию. Выявленные зависимости и при эффективной, и при нарушенной адаптации высокодостоверны (Р

Эрготропная направленность изменений вегетативно-гуморального регулирования по мере повышения тревоги в условиях длительного напряжения адаптационных механизмов проявляется независимо от эффективности адаптации нарастанием ЧСС, повышением АД, ростом суммарной секреторной активности САС и интенсивности синтеза НА, а также несколько менее выраженным увеличением интенсивности метаболизма катехоламинов с образованием ВМК (табл. 7, 8). Эрготропные сдвиги вегетативного регулирования при этом достаточно устойчивы. Большая ЧСС при возрастании тревоги сопровождается уменьшением ее изменчивости в период исследования; то же можно сказать и о повышении АД, во всяком случае диастолического.

К числу вегетативных параметров, образующих совокупность физиологических показателей, наиболее тесно связанных с уровнем тревоги и при эффективной, и при нарушенной психической адаптации, относится также ЭСК, снижение которого в обоих случаях соответствует нарастанию эмоционального стресса. В то же время усиление спонтанных КГР (за счет отрицательной составляющей его амплитуды) включается в выделяемую совокупность при эффективной психической адаптации и не входит в эту совокупность в группе, характеризующейся ее нарушениями. Последнее различие нельзя отнести за счет эмоционально обусловленных колебаний КГР (поскольку повышение уровня тревоги соответствует усилению эмоционального стресса и при эффективной, и при нарушенной адаптации), а также за счет различий в кожно-гальваническом компоненте ориентировочной реакции на случайные изменения характеристик среды: сопоставление выделенных совокупностей вегетативных характеристик свидетельствует о большой

Совокупность показателей экскреции веществ катехоламиновой природы и относительной активности отдельных звеньев их обмена, значимо связанная с уровнем тревоги и интрапсихическими адаптационными механизмами при эффективной (А) и нарушенной (Б) психической адаптации значимости этого компонента не при эффективной, а при нарушенной адаптации.

Для интерпретации рассматриваемого различия можно использовать данные о связи КГР с процессом принятия решений [Латаш, 1968; Веденяпин, Ротенберг, 1984]. Повышение тревоги при эффективной психической адаптации сопровождается интенсификацией этого процесса, тогда как при нарушении психической адаптации процесс принятия решения дезорганизуется. Признание такой трактовки вновь ставит вопрос о различии функционального значения отрицательной и положительной составляющих КГР, поскольку связь амплитуды спонтанных КГР и уровня тревоги реализуется за счет отрицательной составляющей, тогда как положительная относительно уменьшается.

Характер психофизиологических зависимостей, определяющих соотношение тревоги и церебральной активации, также изменяется при различной эффективности психической адаптации. Использование многомерного анализа позволяет показать, что связи между тревогой и церебральной активацией носят характер более сложный, чем предполагалось в соответствии с активационной теорией Линдсли. Постулируемое указанной теорией увеличение интенсивности активации по мере возрастания тревоги в условиях адаптационной напряженности отмечается только при эффективной адаптации. В случае нарушения ее такая зависимость усиливается для левого полушария, тогда как активация правого относительно снижается. С повышением активации именно левого полушария, преимущественно ответственного за формирование устойчивых логических связей, может быть соотнесено смещение тревоги к конкретным стимулам, обусловленное механизмами фиксации и позволяющее даже при нарушении адаптации в той или иной мере улучшить структурированность ситуации. При введении же

дополнительных задач (дезорганизующих при неэффективной адаптации сложившуюся структуру) независимо от модальности этих нагрузок, их адресованности правому или левому полушарию, возрастанию тревоги соответствует увеличение изменения активации (т. е. повышение редукции ɑ-ритма) правого полушария (связь которого с отрицательными эмоциями уже рассматривалась выше) при относительном уменьшении таковой левого.

Возвращаясь к вопросу о зависимости влияния тревоги на функционирование САС от эффективности психической адаптации, следует отметить, что в большей степени роль эффективности психической адаптации в формировании рассматриваемых психофизиологических соотношений проявляется при анализе показателей, характеризующих отдельные звенья гуморальной активности САС. При нарушении психической адаптации повышение уровня тревоги сочетается с возрастанием и нервного, и гуморального компонентов активности САС, тогда как при эффективной адаптации — в основном первого. Это проявлялось во включении в выделяемую совокупность признаков при нарушении психической адаптации уровня экскреции и НА, и Ад, а при эффективной — только НА. При этом в случае эффективной психической адаптации увеличение экскреции НА реализуется в большей мере за счет его связанной формы, тогда как при нарушенной адаптации — за счет свободной. Кроме того, в последнем случае отмечается значительно более тесная зависимость между уровнем тревоги и обменом ДА, что может быть обусловлено его ролью в организации моторных коррелятов тревоги. Следовательно, нарушению психической адаптации соответствует усиление изменений гуморальной активности САС, связанных с возрастанием уровня тревоги.

Таким образом, организация психофизиологических зависимостей, обусловленных влиянием тревоги, включает в себя эффективность психической адаптации как неотъемлемое звено. Возрастание тревоги приводит к выраженным изменениям вегетативно-гуморального регулирования, которые трансформируются в случае снижения эффективности психической адаптации. В то же время повышение уровня тревоги способствует такой трансформации, увеличивая вероятность адаптационных нарушений.

Вместе с тем усиление тревоги приводит и к включению или повышению интенсивности действия адаптационных механизмов. Благодаря этому улучшается сбалансированность в системе человек—среда в основном за счет либо модификации поведенческой активности, либо изменения интрапсихических процессов. В первом случае риск нарушений психической адаптации уменьшается, а тревога редуцируется за счет целесообразного изменения ситуации, при котором улучшаются возможности удовлетворения актуальных потребностей индивидуума и снижается эмоциональное напряжение (аллопсихическая адаптация). Такое изменение ситуации может быть результатом эффективного воздействия на нее или ухода из повышающей тревогу ситуации, блокирования тех форм деятельности, которые сопровождаются эмоциональным напряжением либо дают основание ожидать возникновения угрозы. В этих случаях интенсификация поведенческой активности определяется возрастанием тревоги, а редукция тревоги в результате эффективного целенаправленного поведения позволяет предотвратить нарушение психической адаптации. Целесообразное изменение ситуации или уход из нее восстанавливает адекватные отношения в системе человек—среда за счет непосредственного изменения среды или модификации взаимодействия. Наряду с аллопсихической адаптацией повышение уровня тревоги модифицирует психическую активность за счет включения (или повышения активности) определенных интрапсихических механизмов (интрапсихическая адаптация). Действие механизмов интрапсихической адаптации обеспечивает редукцию тревоги или устранение ее генерализации благодаря реориентации личности, которая позволяет изменять взаимоотношения в системе человек—среда при относительной стабильности среды.

Таблица 7

Совокупность показателей экскреции веществ катехоламиновой природы и относительной активности отдельных звеньев их обмена, значимо связанная с уровнем тревоги и интрапсихическими адаптационными механизмами при эффективной (А) и нарушенной (Б) психической адаптации

Таблица 7 (продолжение)

Примечание. Здесь и далее (в табл. 8, 13, 14, 21, 22, 24, 25, 29, 30, 33 и 34) 1 — исследованная характеристика, 2 — стандартные коэффициенты множественной регрессии, % — % объясняемой дисперсии.

Таблица 8.

 

Совокупность физиологических показателей, значимо связанная с уровнем тревоги и интрапсихическими адаптационными механизмами при эффективной (А) и нарушенной (Б) психической адаптации

Таблица 8.

Продолжение

Таблица 8. Продолжение

Таблица 8. Продолжение

Примечание. Здесь и в табл. 13, 21, 24 и 30 Δ — величина изменения характеристики по отношению к фону. Индекс «с» — систологическое, «д» — диастолическое; длительность — продолжительность КГР на первый индифферентный стимул.

  1. У несколько меньшей группы (31.6 %) после периода внутренней напряженности и неопределенного беспокойства констатировали снижение активности, вялость, безразличие (эту группу мы подробнее рассмотрим в разделе, посвященном механизмам интрапсихической адаптации); у остальных испытуемых (21.0%) не отмечали изменений психического состояния.
  2. Выраженность тревоги и эмоциональной напряженности здесь и далее определяли по уровню 1-го комплексного фактора теста Кеттелла. В группу с высоким уровнем тревоги относили тех, у кого он превышал средний для исследованного контингента не меньше чем на 0.674 σ а, а в группу с низким — лиц, у которых он был ниже среднего не меньше чем на ту же величину.


Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *