31 мая исполнилось 90 лет моей старшей сестре. Если строго придерживаться календаря, то это не вызывает сомнений. Но поскольку она родилась в час ночи на 31-е, я привычно считаю днем ее рождения 30-е. Вчера я случайно узнал, что в ее документах именно 30-е обозначено как день ее рождения.

90 лет – солидный возраст. Продолжительность жизни вообще-то определяется генетическим порогом. И этот порог у родных брата и сестры должен бы был быть одинаков. Я рассчитал этот порог, он составлял 86 ± год, и проверил результаты своих расчетов на фактической продолжительности жизни моих родственников, умерших естественной смертью. Возраст их смерти в основном составлял от 86 до 87 лет. 

Я не знаю случая превышения возраста пациента над генетическим порогом у других специалистов. А у себя знаю три. И моя сестра  к ним относится.

Она находилась у меня в гостях, когда на фоне видимого здоровья она почувствовала боли в левой половине груди, затрудненное дыхание, резкую слабость. Со стула подняться она не могла, и мы перенесли ее на постель. Артериальное давление не падало и не поднималось. Я был достаточно опытным врачом, чтобы понимать, что речь идет о критическом состоянии, в котором исход ситуации могут решать минуты.

Я полагал, что такая симптоматика может объясняться только двумя заболеваниями: инфарктом или эмболией легочной артерии. В первые мгновения лечение одинаково: 2 грамма аспирина, а потом инъекции гепарина. Аспирин в доме был, а гепарина не было, и моя верная сотрудница, опора и надежда Антонина Болеславовна Юзвяк обнаружила его только в третьей аптеке. В то время близким мне человеком была блестящая медицинская сестра Анджела — гений своей профессии. Она оказалась у меня через 15 минут после того, как я ей позвонил, одновременно с гепарином, и начала инъекции.

Инъекции гепарина в живот — средство, направленное на предотвращение тромбообразования, или, если тромб уже был, позволяющее избежать развитие тромбоза

Фото с сайта

Но я не кардиолог и не мог принимать на себя всю полноту ответственности, и мне потребовалось полчаса для того чтобы у постели моей сестры появился врач кардиологической квалификации, которому я полностью доверял. «Кардиологическая реанимация, – сказала она, — и немедленно». И подтвердила то, что я думал сам: «Инфаркт или эмболия легочной артерии». И поскольку я молчал, она несколько раздраженно добавила: «Вы что, сомневаетесь?» «Вы же тоже сомневаетесь», — улыбнулся я. На что она уже сердито ответила: «Я сомневаюсь в диагнозе, а не в необходимости срочной госпитализации в кардиологическую реанимацию».

Впрочем, она полностью подтвердила правомерность терапии, которую мы начали, но посоветовала с госпитализацией не тянуть.

Продолжая лечение, я позвонил своей племяннице, дочери моей сестры, врачу-нефрологу Боткинской больницы, и сообщил о происшедшем. «Что я могу сделать? – сказала мне Елена Игоревна Тареева. – Я на работе. Вызывайте скорую помощь».

Этот ответ ЕЛены Игоревны потряс АНтонину Болеславовну. "Мать при смерти, — сказала она, — какие тут могут быть рассуждения?"

Чем бы закончилось выполнение совета вызвать скорую помощь, не вызывало у меня никакого сомнения. Мы продолжали терапию, регулярно проверяя свертываемость крови. Лина почувствовала себя значительно лучше, и тяжесть симптоматики уменьшалась на глазах.

Вечером я снова позвонил Лене Тареевой и сказал, что я думаю, что я направляю ее мать в кардиологическую реанимацию ЦКБ.

Палата кардиореанимации ЦКБ

Фото с сайта

«Ну зачем в ЦКБ, – протянула Лена. – Мама там совсем заскучает. Мы госпитализируем ее к нам, в Боткинскую. Сейчас я уже закончила и могу приехать за ней на машине. И хотя комфорта в ЦКБ больше, здесь я хоть время от времени смогу к ней забегать». Мнение моей сестры было решающим: ей хотелось быть поближе к дочери. И поздним вечером того же дня моя сестра уже находилась в реанимации Боткинской больницы.

Я начал с этого позднего эпизода, потому что из него было ясно, что со своей старшей сестрой я общался с той минуты, когда осознал, что у меня есть старшая сестра (трех лет мне к этому времени еще не было) вплоть до сегодняшнего юбилейного дня.

Я не упомянул, что мою сестру зовут Энгелина Борисовна Тареева, но не вижу в этом большой погрешности, потому что человек она широко известный.

Я люблю свою сестру. Собственно, добавление "люблю" излишне. Я просто знал, что это моя сестра. Она умный, принципиальный, одаренный человек с твердыми убеждениями, которым она не изменяла.  Хотя увлекающийся, и в воспоминаниях увлечение заносит ее в невероятные дебри.

Телепередача с участием моей сестры

Мы жили в Киеве, в маленькой комнатке, которую оставили нам после расстрела моего отца. И мама ни за что не хотела поверить, что Киев будет сдан. Она горячо одобрила работу моей сестры, направленную на защиту Киева. Лина рыла окопы и противотанковые рвы и вернулась домой только тогда, когда эта деятельность была внезапно свернута. Приказывать было некому, и когда Лина вернулась домой, потрясенная мама сказала: «Ты что, дезертировала?» Но о дезертирстве не было и речи.

Поскольку мама не верила, что Киев будет сдан, она не эвакуировалась с университетом, в котором работала.

Однажды мама появилась дома среди бела дня, что было крайне необычно, и сказала: «Мы уезжаем». «Когда?» — спросил я. «Сейчас, — спокойно ответила мама. – На сборы два часа».

Сборы заключались в комплектации трех чемоданов: самый тяжелый для мамы, полегче — для сестры и самый легкий для меня. Лина (так я впредь буду называть свою сестру) проявила поразительное спокойствие и выдержку, активно помогала маме укладывать чемоданы – от меня в этой работе было мало толку – и не выражала удивления отбором вещей, которые предполагалось взять с собой. А я удивлялся: зачем целый чемодан постельного белья? «Мы приедем тогда, когда будет уже поздно что-нибудь сажать или сеять», — сказала Лина. А мама добавила: «Это белье мы будем менять на хлеб». К концу сбора Лина сказала: «Как же Феликс поедет без единой книжки?» «Одну разрешаю, — ответила мама. – По твоему выбору, но только одну». «Он выберет «Овод», — сказала Лина и не ошиблась.

Когда мы на трамвае приехали на вокзал, пассажирского движения уже не было. Но маму, имевшую колоссальный опыт войны и подполья, это не смутило. Она вывела нас на грузовые пути и сказала: «Нам важно только, чтобы состав шел подальше от линии фронта». «Почему мы решили уезжать именно сегодня?» — спросил я у мамы. Лина промолчала и только понимающе покивала головой. «Ты слышал артиллерию?» — спросила мама. «Я ее уже больше трех недель слышу». «Ты плохо слушаешь, — сказала мама. — Артиллерия была только на западе. А теперь и на севере, и на юге». Я промолчал, а Лина сказала: «Киев обходят». Мама выбрала платформу, на которой стоял «студебеккер»– один из первых поставленных в СССР Англией через иранцев – с разбитым мотором, который явно отправлялся в ремонт, то есть в тыл, и мы уютно устроились в просторной трехместной кабине, тем более что имелась еще откидная койка.

Разбитая техника отправлялась эшелонами на Восток, где уже начали работать эвакуированные заводы.
Фото с сайта

Первый отрезок пути шел под пулеметным обстрелом с воздуха и бомбежкой. Но на нашу платформу не залетела ни одна пуля. Лина все-таки ухитрилась прихватить с собой какую-то книгу и, не обращая внимания на обстрел, читала ее с невозмутимой сосредоточенностью.

Немецкая авиация господствует в воздухе. Бомбёжки и обстрел грузовых эшелонов на путях.
Фото со страницы

По пути в Харьков поезд заполнялся людьми. Чем дальше от линии фронта, тем реже были пулеметные обстрелы с воздуха и бомбовые удары. Люди располагались в теплушках, на товарных платформах с привычкой кочевого русского человека. Никто ни о чем не говорил машинисту, он легко оценил ситуацию. Если предстояла кратковременная стоянка, он давал короткий гудок, чтобы люди могли выйти размяться. А когда предполагалось продолжение движения, он давал гудок длинный, чтобы никто не прозевал отправление, и люди могли занять свои места в поезде. Людей было много. Среди них находились те, которых Лина считала интересными, и она вела с ними длинные беседы. В конце концов поезд остановился на станции «Харьков-товарная», и оттуда нужно уже было пешком добираться до пассажирского вокзала. Может быть, действовала закономерность общей солидарности войны, а может быть, сыграло роль то количество знакомых, которыми Лина обзавелась в пути. Нам помогли дотащить чемоданы до пассажирского вокзала и попрощались очень сердечно.

«Что дальше?» — задумчиво сказала мама. Лина ей ответила: «То же самое, мы поехали и будем ехать дальше». Маме не хотелось покидать Украину. Она даже получила направление преподавателем химии в одну из украинских школ. Но для того чтобы принять это направление, нужно было зарегистрироваться в эвакуационном пункте – большом здании, набитом людьми. Когда мы вошли в это здание, увидели огромное количество людей, ехавших невесть откуда, спавших на одеялах. Мама сказала: «Нужно быть реалистами». И официально зарегистрировалась в формирующийся в Харькове эвакуационный поток.

Поток оформлялся в эшелон, и хотя эшелоны уходили непрерывно, людей как будто бы не становилось меньше. В один из этих эшелонов, следующих в Западный Казахстан, попали и мы. Это не было случайное скопление людей. Все было уже заранее распределено. Наш вагон и несколько соседних предназначались для проживания в Бурлийском районе Западноказахстанской области. В эвакопоезде было организовано питание, но этого питания людям обычно не хватало, и они покупали  еще что-нибудь на станциях, чаще всего не за деньги, а обменивая продукты на вещи.

Весь путь я понимал, что у меня есть сестра, сестра старшая, у которой можно учиться общаться с людьми и с которой, как и с мамы, можно брать пример.

Станция Казахстан Казахской ЖД, куда прибывали эшелоны с эвакуированными.
Фото с сайта

На станции — «Казахстан» Западно-Казахстанской железной дороги – в вагон зашел представитель райисполкома и сказал: «Все находящиеся в этом вагоне направляются на работу в колхоз «На страже» в поселке Приуральный Бурлийского района. На сборы два часа». Лина улыбнулась официальному лицу, приветливо, так, как будто он был ей ближайшим знакомым, и спросила: «А Приуральное – это далеко?» «По здешним меркам не очень, — ответил ей собеседник. – Километров сорок. Но добираться предстоит на быках, а этот транспорт медленный».

С центрального склада колхоза «На страже» Западно-Казахстанской области имущество эвакуированных на быках развозилось по домам.
Фото с сайта

Продолжение следует

Posted in Без рубрики