Donate - Поддержка фонда Ф.Б.Березина

Изяслав Лапин. Личность и лекарство. 3.

ЛЕКЦИЯ 3
Вера, надежда, любовь, софия (мудрость)
глазами врача

Почему не обсудить эти всем известные в жизни явления (которые пишут и со строчных, и с заглавных букв) и в профессиональной медицинской литературе?

В связи с отнюдь не частной проблемой медицины, а с наиболее общей — с фармакотерапией. Почему отдавать их на откуп кому угодно, от шаманов до астрологов?

Если каждый из нас стремится как можно лучше понять и прочувствовать личность пациента, врача, испытуемого — кто в данный момент перед нами, данных даже широчайшего набора психологических тестов пока еще куда как мало. Подключаем интуицию, жизненный и профессиональный опыт, задаем вопросы, насколько позволяют время и ситуация. Информация из научной литературы помогает еще недостаточно, потому что в ней остаются пока без разрешения такие важнейшие, еще «не обнаученные» характеристики личности, как вера и надежда. Речь здесь идет, понятно, не о вере в Бога. Это разговор особый. Не о вере в Отечество. Не о вере в Победу. Они спасали и спасли тысячи воинов во время Великой Отечественной войны, спасли нас, ленинградцев, чудом выстоявших в страшную блокаду.

О вере пациента и врача в лекарства, в современные средства лечения и профилактики. А разве не важны для понимания пациента его суеверия, интересы, пред-убеждения?

Мало, конечно, знать, во что верит (или не верит), на что надеется (или не надеется) пациент. Для понимания его отношения к лекарственному лечению важно иметь представление о его культурном уровне и образованности. Они помогают избегать или по крайней мере предельно уменьшать влияние примитивной рекламы, рассчитанной на легковерных и невежественных людей, не нуждающихся в доказательствах и потому доверчиво и наивно относящихся к оглушающей пропаганде всесилия разных белых и черных магов, колдунов и суперколдунов, знахарей и суперзвезд-целителей, самозванцев врачевателей, астрологов, самопровозглашенных психоаналитиков. Образованность и культура подразумевают способность и потребность критического думанья и осознавания того, что человек видит и слышит. Нетрудно представить себе, кто может принять на веру, например, объявление о полном (!) излечении от алкоголизма с помощью одного (!) сеанса лазерно-компьютерно-программированного метода. Здесь ловкачи рекламы собрали наиболее модные по звучанию слова из разных наук — авось такая залповая психическая атака увенчается деланием денег! Или поверить рекламе минеральной воды, которая «избавит вас от постоянного эмоционального стресса».

Излишне говорить здесь о ставших невообразимо распространенными во всех сферах жизни воровстве, мошенничестве, шарлатанстве, аферах.

Вера

Вера в лекарства. Почему один человек верит в лекарства, а другой во всесилие колдуна, мага или экстрасенса? У каждого свои основания. Но есть и общие как у разных людей, так и разных вер. То, что психология веры еще не разработана научно, не исключает попытки приблизиться к профессиональному пониманию ее. Существует много определений веры. Например, «Вера — специфическое отношение к действительности или воображаемым объектам, когда их достоверность принимается без теоретических и практических доказательств. В. противоположна знанию. Психологически в ее основе лежит чувство, создающее иллюзию познания того, что создано воображением…» (Платонов К. К., 1984).

Верить — в природе личности. Во что только люди верят! Но есть вера и есть вера! Помимо святой веры в Добро, в Истину, в Бога, в Отечество, у многих людей есть или была вера и в инопланетян, в конец света 10 июня или 21 сентября, в подзаряженную воду, в коммунизм, торжественно обещанный партией.

Примеры

В одном из последних выступлений по телевидению в начале 1980 года Владимир Высоцкий привел пример того, как многие люди отождествляют его, актера, с персонажем, который он играл в сериале «Место встречи изменить нельзя», и годами приходят письма по адресу «Москва. Огарева, 6. МВД. Капитану Жеглову». Верят, что там работает Высоцкий под псевдонимом Жеглов (как бы по совместительству), что он может помочь в их беде. И в Лондон до сего времени приходят сотни писем в адрес мистера Шерлока Холмса с конкретными просьбами о помощи в делах следствия.

Через 20 лет после смерти короля рок-н-ролла Элвиса Пресли 30% опрошенных американцев верят, что Пресли не умер, а просто спрятался от надоевшей ему публики.

Бывший лидер одной восточноевропейской страны в возрасте под 90 лет осенью 1997 года заявил, что верит, что он еще вернется в большую политику и надеется изменить положение в стране.

Актриса в возрасте за 70 надеется, что обязательно сыграет на сцене если не Джульетту, то молоденькую барышню в классической итальянской комедии.

Такие примеры из жизни и из общей прессы можно перечислять до бесконечности. Они известны. В своей принципиальной основе они есть повсюду, в разных странах, несмотря на транскультуральные различия интеллекта, религий, социального уклада. Вера во всякое разное, суеверия проходят практически неизменными через века. Смена исторических эпох, политических систем, образовательных программ, прогресс технологий и т. п. их практически не задевают у так называемых «простых людей». Суеверия остаются в глубинной человеческой природе. Поэтому и не удивительно, что эта тема бытует в разные времена, когда, казалось бы, ей суждено остаться в далеком прошлом.

Пример

Больше ста лет тому назад Лев Толстой, составляя «Календарь с пословицами на 1887 год», счел уместным осудить суеверия[1 Цит. по Кулижников Г. А. Лев Толстой о медицине и медиках (часть I).—Клин. мед. — 1998. — № 10. — С. 73—76.]: — Верят не одни только бабы, да и мужики многие, что бывает болезнь с глазу, что ее бабки лечить умеют, что бывают колдуны, что они могут портить, поправлять людей, скотину… что бывают домовые, лешие, водяные и во всякую такую глупость. Все это язычество. И от этого язычества большой вред. Первый вред, что где бы человеку самому позаботиться надо, он все на колдовство сворачивает, от колдовства помощи ждет… Пора оставлять это язычество (т. 40, с. 33).

Ничего и не скажешь в наше время. Остается язычество. Живо оно. Наверно, с ним легче: не надо самому думать, выбирать, решать.

И это все о Нем, нашем сегодняшнем или завтрашнем Пациенте! Его родственниках, друзьях, оказывающих на нашего пациента такое значимое воздействие. В том числе и на прием лекарства. Или на отказ от приема. И среди тех же самых людей находятся потребители или отвергатели лекарств, посетители или непосетители магов, колдунов, ясновидящих. Разные формы веры или неверия.

— С верой легче жить! — справедливо говорят. Почему? Задумаемся!

Чаще всего, вероятно, потому, что она избавляет от неопределенности. А неопределенность — всегда бремя сомнения, всегда трудности выбора решения. Неопределенность признана даже ведущей причиной формирования неврозов. Не менее важной, чем внутренний конфликт, провозглашенный школой Фрейда.

Пример

Julius Masserman, первый президент Международного общества социальной психиатрии, известный американский психиатр, выражал гордость по поводу того, что свой первый доклад «Неопределенность как ведущая причина неврозов» он делает в СССР, в Ленинградском институте им. В. М. Бехтерева (это было в 1971, и мне, переводившему этот доклад, он до своего выступления заявил, что этим докладом хочет подчеркнуть более важную роль неопределенности по сравнению с внутренним конфликтом).

Как обретение определенности, неожиданно пришедшее решение избавляет от мук растерянности, колебаний, поисков облегчения, отражено во многих произведениях художественной литературы.

Примеры

 

 

 

«Я не знаю дней своих продленность.

Бурями чревато бытие.

Но страшнее неопределенность,

Все наши болезни от нее»

(«Гарики». — Агасфер. — Иерусалим.— 1988)

 

Одно название любимого журнала «Знание — сила» прочно сидит в нашей памяти. Вряд ли Оруэлл пошутил, предлагая читателю «Незнание — сила». Не подразумевал ли мудрый автор, что незнание суживает выбор и снижает поэтому его неизбежные трудности, уменьшает ослабляющее воздействие неопределенности, которая всегда предшествует принятию решения при любом выборе?

В самом упрощенном примере можно показать, что, скажем, если человек знает лишь про один пригород — памятник Петербурга — Павловск, но не знает, что есть еще и Пушкин, и Петергоф, и Гатчина, и Ораниенбаум и другие, ему легче выбрать, куда поехать в выходные, нет неопределенности в выборе места экскурсии.

Любая неопределенность ослабляет; постоянные неопределенности ведут к неврозу (вспомним приведенное выше высказывание Julius Masserman о неопределенности как ведущей причине неврозов). Следовательно, по логике, чем меньше знаний, тем меньше неопределенностей, тем проще выбор, значит, тем меньше на него уходит душевных сил, тем более сильным остается человек.

Вот и в последнее время не редкость услышать в телеинтервью известных деятелей культуры, что они настолько устают (читай — ослабевают) от ужасов, нелепостей, кошмаров, сообщаемых в газетах и по телевидению, что пришли к необходимости вообще не читать газеты, не смотреть телевизор. А это разве не вариант иллюстрации к «незнание — сила»? Вот поди и разберись, где же сила — в знании или в незнании. Или и здесь — каждому свое? Или, как говорил один наш коллега-нейрофармаколог (имя его не называю, потому что не испрашивал его согласия на оглашение его афоризма в печати): «А это смотря как смотреть».

Вера — всегда экономия наших мыслительных ресурсов, экономия времени, а значит, сохранение жизни на что-то другое, что мы предпочитаем думанью, пониманию. Такая экономия подсознательно обеспечивается человеку его психикой по «закону экономии мозговой энергии», приписываемому и Фрейду, и его последователям, и даже древнегреческим философам. Не суть, кто первый сказал «А». По этому «закону» человек, тем более если он ограниченный, мало знающий, медленно соображающий, неосознанно боится растратить свои ограниченные ресурсы. Поэтому он следует простейшим путем, не требующим от него мыслительной работы. Отсюда легковерные, «святая простота», выгодная «глупость», бездумное подчинение любой команде, призыву, лозунгу.

В. М. Карасик (1965) специально подчеркивал, что «принудительность образовавшихся у человека ассоциаций несомненно способствует тому, что называется «верой». Было бы дополнительной тратой мозговых сил (и без того ограниченных!) на вопросы, даже на первостепенный вопрос разумного скептицизма: «А так ли это?». Того самого скепсиса, который «лучший антисептик от загнивания ума» (Игорь Губерман). Легче, проще, быстрее, экономнее поверить, чем самому, своим умом стараться понять. Человек по природе слаб, и он в борьбе за выживание, за благополучие, за успех, выбирает путь, сберегающий ограниченные мозговые ресурсы.

Врачу не безразлично, во что верит его пациент. Ведь вера активна, она побуждает человека к действию. И действия в зависимости от веры могут быть самыми разными.

 

 

Примеры

Если человек верит, скажем, в мумие, он ищет его, обзванивает десятки абонентов, обивает пороги рынков, нередко отправляется в Среднюю Азию за ним. Если верит в святую воду, отправляется на последние деньги туда, где ее получить. Если верит в конец света, обещанного недавно в нашей стране, кажется, 23 сентября, он, бросив дом и семью, направляет свои стопы к тому далекому месту, где это событие ожидается. Верящий в магическую силу священного камня Кааба, паломничает через зной, голод и жажду в Мекку. Каждый год многие паломники, особенно из пожилых, платят жизнью за свою веру — умирают в Саудовской Аравии от непривычного зноя и недостатка воды.

Врачу не безразлично, что будет с его пациентом, какие действия он предпримет, ведомый своей верой.

Цивилизация, прогресс, просвещение, образование, как мы знаем, сказываются на вере и отдельных людей, и общества в целом. Изменяются объекты веры, поведение верящих людей, отношение и к этим объектам, и к поступкам, продиктованным верой. Между странами и нациями имеются различия, определяющиеся историческими традициями, культурным наследием, местными символами и ритуалами. Но как много общего остается! Того, что в природе человека. В главном — в том, что люди, такие разные по языку, культуре, религии, образованности, уровню жизни, технической оснащенности и прочему, верят!

И повсюду в самые невероятные и немыслимые вещи! Воистину Род Человеческий!

 

Примеры

«Во что верят американцы?» (так озаглавлена статья в газете «Невское время» от 16 ноября 1996 года). 78% опрошенных — в то, что ангелы действительно существуют, 29% — что колдовство является реальной силой. Нет оснований считать, что опрошенные или часть из них отвечали в шутку.

Вера так укоренилась в человеческой психике, что подчас отношение к ней личности принимает самые неожиданные формы, нередко прикрытые и маской юмора.

Известен эпизод из жизни Нильса Бора, крупнейшего физика 20-го столетия. В ответ на вопрос одного из гостей, неужели он верит в то, что подкова над дверью его загородного дома приносит счастье, он ответил: «Знаете, иногда подкова приносит счастье даже тем, кто в нее не верит».

Редьярд Киплинг формулировал свое отношение к вере так: «Я всегда предпочитаю верить в лучшее в каждом — это экономит так много времени»[2 Лобарев Г.П. (сост.) Ларец острословов].

Ставшая афоризмом фраза Бернарда Беренсона «Чудеса случаются с теми, кто в них верит» говорит сама за себя.

Кроме того, немаловажно и то, что вера — это всегда готовое, не надо думать самому, и то, что с верой человек не чувствует себя одиноким: делай, как другие, как до тебя, как рядом с тобой. Вера дает экономию мыслительных ресурсов, сил, времени. Человеку остается минимальный выбор среди множества выборов и решений — верить или не верить. Остальное — по вере. Там все расписано. Человек по природе слаб, тем более когда он болен, ему тяжело. Поэтому в борьбе за выживание и благополучие он выбирает, чаще всего интуитивно, путь, сберегающий умственные, да и физические, силы.

 

Примеры

Что означает, о чем говорит традиция подвешивать клочки бумаги с сокровенными просьбами, мольбами, вопросами на надгробие какого-нибудь императора, на засохшие стволы деревьев, росших полвека назад во дворе тюрьмы, где нацисты расправлялись с арестованными? Помогает пережить трагедию? Неважно, что на их вопросы ответов нет и быть не может.

Я не поверил своим глазам, когда увидел в павильоне «Космонавтика» (вершина технологии и символ прогресса! — И. Л.) на бывшей ВДНХ (Выставке достижений народного хозяйства) в Москве в 80-е годы огромные грозди записок, прикрепленных к портрету Юрия Гагарина. На тех, что висели ближе к публике, можно было прочитать не только такие «обращения», как «Юра, мы с тобой!», «Юра, мы продолжим твое дело!», но и… просьбы вроде «Я верю, что ты, Юрий, мне поможешь», «Юра, помоги мне сдать этот экзамен», «Юра, помоги, чтоб матушка больше не возникала по всякому поводу». Люди верят! В наш век космонавтики, электроники и кибернетики, как и в древние времена язычества. Природа человеческой психики мало изменяется в веках.

Наука ускоряет свой разбег,

а техника за ней несется вскачь,

но столь же неизменен человек

и столь же безутешен женский плач.

(Игорь Губерман)[3 «Иерусалимские гарики». — Политекст. — М. — 1994.]

Вера пациента постоянно преподносит врачу сюрпризы. Он неожиданно узнает новое о людях, которых давно знает и может, ему кажется, прогнозировать по крайней мере их отношение к лечению. Но как не удивиться, когда давний знакомый, квалифицированный юрист с 30-летним стажем, постоянно интересующийся новинками художественной литературы и музыки, разумный в практической жизни, имеющий опыт успешного (!) лечения в психотерапевтической клинике по поводу кардиофобии, на вопрос о том, как он себя чувствует, вдруг «на полном сурьезе» отвечает, что он «для профилактики» время от времени «прочищает каналы» и «перезаряжает биополе» в беседах по телефону с экстрасенсом. И добавляет: «Помогает! После этих бесед хорошо себя чувствую». Сделать электрокардиограмму ему «все как-то некогда». Что тут скажешь! Разве что спросишь, почему свой родной заряд надо менять и какой заряд на какой он меняет в своем биополе.

Одна милая интеллигентная старушка, коренная петербурженка, все еще красиво живущая в литературе серебряного века, реагирует на такие рассказы об очередном удивлении «странностям» человеческой натуры неизменным вздохом и фразой: «Ах, милый, что вы хотите… Люди так несовершенны!..» Ответишь ей бывало: «Согласен. Но каким размером шрифта (16-м, 24-м или уже 48-м) набирать слово «так»? «Несовершенны», но насколько!»

Нельзя лишать человека веры, — нередко говорят. Но и тут все индивидуально: кого лишать и веры во что. Что взамен веры?

 

Примеры

Однажды редакция одного московского научного (!) химико-фармацевтического журнала «аргументировала» отказ напечатать мою статью о плацебо-эффекте тем, что «нельзя подрывать у людей веру в лекарство». Таким было заключение, решившее судьбу статьи.

Да, отнимать веру (не слепую, не любую!), ничего не давая взамен, нельзя. Отрезвление, говорят, не всегда во благо. Но! Когда взамен человек получает знание, укрепляет Разум, — разве он не становится сильнее и свободнее, когда у него расширяется выбор? Разве право и возможность выбирать — не свобода?

И журнал ведь не для широкой публики, а для специалистов! Им-то «положено» знать правду?! А как же с истиной?! Где ее публиковать? Как же с первоочередным принципом любого лечения, любого врачевания: «Не навреди»? Если пациент, принимая неэффективное лекарство, упускает время, и болезнь переходит в плохо- и неизлечимую стадию. В редакции те же люди, не лишенные предрассудков и заблуждений. Статья так и осталась неопубликованной.

Вряд ли следует удивляться тому, что и сегодня, как тысячи лет тому назад, люди верят шаманам, колдунам, магам, волшебникам. Стоит задуматься, постараться лучше понять, кто именно (перед врачом всегда конкретный больной, единственный индивидуум, личность!) и почему верит, что можно сделать именно этому человеку вдобавок к вере и надежде, чем более значимо помочь ему. Нередко царящее среди нас пренебрежительное, отвергающее отношение к этим «пережиткам» человеческой психики, проявляющееся огульным порицанием, возмущением, высмеиванием, — не продуктивный путь помощи страждущим. Чем чаще обращаться к высшим достоинствам человеческой психики, к Разуму, Пониманию, Здравому Смыслу (как бы по-разному их ни понимали), тем вероятнее помочь человеку в беде.

Надежда

Значение ее, как и веры, для лечения больного общеизвестно. Психология надежды тоже не разработана достаточно для того, чтобы рассматривать ее научно. Вряд ли надежда, как и вера, нуждается в определении, чтобы лучше понимать суть явления. Но все же уместно привести одно из определений: «Надежда — чувство ожидания радостного, благоприятного или избавления от неблагоприятного, связанное с большей или меньшей степенью уверенности в осуществлении желаемого (Платонов К. К., 1984). В «Кратком психологическом словаре» (под общей редакцией А. В. Петровского и М. Г. Ярошевского; М., изд. Политической литературы, 1985) слова «Вера» нет, а «Надежда» определена более многословно и громоздко, чем приведенное выше определение. Однако в практике лечения нельзя обойтись без оценки того, на что и почему надеется конкретный больной. И опять, как и с верой, есть надежда и есть надежда! Разумеется, надежда у каждого больного своя, и определяется она особенностями личности. Надежды каждого человека на помощь конкретного лекарства, на излечение зависят от его интеллекта, знаний, представлений, заблуждений, опыта. Врач не может не учитывать надежды пациента как неотъемлемой части психотерапевтической составляющей любой фармакотерапии. Создание установки на излечение, на трезвость бывает более важным моментом фармакотерапии, чем собственно фармакологическое действие.

Когда мы думаем или говорим о надежде или о вере, нельзя упустить, как всюду и всегда, вопрос о цене! Не какова цена веры или надежды: они настолько привлекательны и полезны, что, как поется в знаменитой песне, «мы за ценой не постоим». О цене приходится вспоминать, когда пациента и его родных постигает трагедия утраты надежды. Особенно там, где надежда была очень большой или даже последней.

Непереносимо больно видеть и переживать, что происходит с пациентом, его близкими, когда они узнают, что, к примеру, новейшее лекарство, с которым связывали мучительно долго ожидавшееся исцеление или облегчение, достать все же не удалось, или что последняя надежда — на пересадку сердца или печени рухнула из-за того, что нет донора или уже поздно производить эту операцию. Муки потери последней надежды непередаваемы, и состояние пациента в последние дни, несомненно, куда тяжелее, чем можно было ожидать в подобной ситуации. Хорошо, если вера в чудо и надежда на волшебное исцеление остаются с пациентом до последнего момента его жизни. Но часто отрезвляющее действие реальности успевает проявиться еще до смерти. И тогда муки пациента многократно усиливаются. Поэтому здесь о принципе «Не навреди!» приходится думать еще больше, чем раньше, когда пациент получал поддержку и облегчение от веры и надежды.

Любовь

Речь здесь, разумеется, не о Чувстве, не о Любви, не о Ромео и Джульетте, Татьяне Лариной, Лермонтове («Люблю Россию я, но странною любовью…»). О слове «любовь» и, точнее, о глаголе «любить». О том, что важно для нашего отношения к лекарствам.

Обращали ли вы внимание на то, что мы, думающие и говорящие по-русски, используем «люблю» невероятно часто? «Люблю мороженое», «Люблю селедку», «Люблю сестренку», «Люблю закат», «Люблю восход», «Люблю Чайковского». Что и кто только не следует за «люблю»!

Многие чувствовали перебор со словом «любить».

— Вы часто употребляете слово «люблю». О любви нужно писать конспиративно. Вместо слова найти суть…— говорил Михаил Светлов.

Почему только «писать»? И говорить, наверное, нужно, если не конспиративно, то сокровенно (ведь это сугубо личное, интимное). Когда не сказать совсем уж нельзя. Меньше было бы вольных или невольных обманов, разочарований, трагедий из-за передозировки глагола люблю.

В русском языке, все мы знаем, слово «люблю» удивительно универсально.

В английском, например, на помощь «любить» (to love) приходит слово «нравиться» (to like). Мороженое и закат «пойдут» обычно с «I like» (мне нравится).

И только если хотят подчеркнуть, что очень-очень нравится, могут сказать «I love». По-русски мы, пожалуй, никогда не скажем «мне нравится». Но «люблю анальгин», и «люблю мед», и «люблю коньяк».

Михаил Аркадьевич вряд ли предполагал, что его совет об употреблении слова «люблю» будет таким нужным и теперь.

Стало распространенным выражение «заниматься любовью». Так говорят в быту, так выражаются в молодежных программах телевидения. Ведущие, не моргнув, спрашивают у сидящих в центре зала «при всем честном народе»: сколько раз в день/в ночь вы занимаетесь любовью, расскажите нам, как вы занимаетесь любовью и т. п. В дальнейшем узнают, что он или она не испытывали никаких чувств к своему партнеру; о любви и вообще речи быть не могло. Откуда пошло это выражение, не знаю. Может быть, как многие «популярные» сейчас выражения, — слепой перевод с английского «to make love». Но оно в корне неверно.

 

Примеры

Мне пришлось пару лет назад стать участником горячего жесткого спора с молодыми американцами — студентами и научными сотрудниками, работавшими рядом со мной в Национальных институтах здоровья США. Я старался доказать, что выражение «to make love» неверно, неточно, ибо им пользуются для называния отношений, где не только любовью, но и вообще никакими чувствами и не пахнет. Что такие слова унижают и чувство и слово «любовь». Что точнее сказать «to make sex» («заниматься сексом»). Мне возражали, ссылаясь не то, что английский язык мне не родной, а потому, видите ли, я не могу судить. Я стоял на своем, говоря, что, во-первых, со стороны виднее, что я слышу свежее, так как еще не привык к такому выражению и, во-вторых, это не суть — родной — не родной, решающим должно быть содержание, смысл. Но главным аргументом, убедившим моих собеседников в том, что я прав, стал образный пример: вон там, в парке, на скамейке вы видите чужих людей, случайно встретившихся в темноте, к тому же она (не буду жестоким и не скажу, что — не дай бог — это ваша сестренка) отчаянно сопротивлялась. Там насилие. Чем они «занимаются»? Как вы это назовете? «They make love»? Нет, у вас не повернется язык так сказать. Но «They make sex». Секс там есть (как сейчас часто говорят «присутствует»). Любви нет, чувств нет и в помине. Так неожиданно быстро похмурели лица. Так странно было видеть единодушное согласие столь разных людей, довольно сильных спорщиков. Прав был, и здесь прав Светлов!

С «не люблю» как-то определеннее и резче.

 

Примеры

«Я не люблю фатального исхода… Я не люблю открытого цинизма… и еще, когда чужой мои читает письма, заглядывая мне через плечо, Я не люблю, когда наполовину… Я не люблю, когда стреляют в спину… Я не люблю насилье и бессилье…» (Владимир Высоцкий). Как все определенно!

Универсальность «люблю» в русском языке имеет, по-моему, по крайне мере два последствия, с которыми приходится встречаться врачу.

Первое — гипноз этого воистину великого слова и потому неосознанно завышенная оценка всего, что сочетается с ним. Мы слышим, воспринимаем сказанное — и нами, и другими — как заведомо лучшее, чем если бы какое-то действие, явление, предмет не звучало рядом с «люблю». Вслушаемся — «я люблю только травы», «я люблю Гербалайф», «я люблю…» И уже меньше вдумываемся, меньше анализируем. Трудно анализировать то, что любишь. Переубедить такого «любящего», рассеять заблуждения, вовлечь его в трезвое осознание своего здоровья, мы знаем, более чем трудно.

Второе — недоразумения (недо-Разум-ения) во взаимопонимании людей. Привычка (не забудем про «привычка — вторая натура») с легкостью пользоваться словом «люблю» приводит нередко к снижению контроля при внутреннем выборе и произнесении этого слова. Нет, здесь имеется в виду не только обман этим словом, не несчастная любовь, не разочарование. Помощь от этих бед обильно предлагают гадалки, ясновидящие, маги и колдуны. Но никуда не уйти от того, что нам, врачам, приходится помогать людям — и психотерапией, и психотропными препаратами — легче справиться с психотравмами, с последствиями хронического эмоционального стресса, разочарований (фрустраций — если угодно), непонимания. Не упускаем ли мы в беседе с пациентом такой важный для понимания его системы отношений момент, как-то что он любит и что не любит (что называет «люблю»)? И в людях, и в искусстве, и в моде, и в пище, и в лекарствах.

Мать их София (Мудрость)

Как с ней? С Мудростью, думаю, согласится любой, намного хуже, чем с Верой, Надеждой, Любовью. Почему? Не только потому, разумеется, что быть мудрым, поступать, хотя бы изредка, мудро — куда труднее, чем просто верить, просто надеяться, и даже сложно любить.

 

Примеры

Виктор Ерофеев, один из популярных современных российских писателей, считает (газета «Неделя», 1997, № 41), что «глупость в последние десятилетия приобрела размеры планетарной эпидемии, что она может оказаться сильнее СПИДа и прочих смертельных болезней, что угроза перерождения становится реальностью». «Глупость всегда была врожденным пороком, но культура долгое время умела кое-как справляться с ней», — продолжает Ерофеев.

Если даже сделать скидку на некоторую полемическую категоричность писателя, нельзя не согласиться с ним в главном. Нельзя не добавить, что в условиях резкого снижения культурного уровня населения в последние годы рычаги торможения глупости и хамства (Ерофеев считает, что дурак, развращенный заботой о его интересах, становится хамом) катастрофически ослабели. Все мы — свидетели воинствующего наступления глупости во всех сферах жизни.

 

 

Примеры

Достаточно вспомнить телевизионные репортажи бесчисленных митингов на улицах наших городов, собраний всяких партий и комиссий, скучнейших «презентаций», называемых тусовками, рекламу, интервью важных персон из Думы или правительства, местного или всероссийского, «откровения» деятелей театра или кино. При всем естественном разнообразии впечатлений постоянно и настойчиво преобладает ощущение и осознание того, что, даже делая поправку на оглупляющее, примитивирующее воздействие толпы («массы»), на то, что эти программы и не рассчитаны на избранных культурных людей, неумно это все, примитивно, поверхностно. Невольно задумываешься над тем, на кого это все рассчитано. Такой вопрос, знаю, возникает у многих зрителей и слушателей. Неужто авторы, редакторы, исполнители всех тех программ знают откуда-то «секретные» данные социологической статистики о том, что глупость распространилась чудовищно широко. Что без статистики, на свой страх и риск, утверждает Виктор Ерофеев. Неужто телевизионщики, журналисты, рекламники так точно подстраиваются под дебилизацию населения, под приглупевших потребителей своей продукции? Каков спрос, таково предложение?

Или они сознательно на этом играют? Зрелищ, и попроще? Обращаются к более низкому, еще не выросшему до Человека, к «натуре», а не к «культуре»?

Не поэтому ли и оккупация экрана телевизоров сценами насилия, убийств, разрушений? Если реклама западных фильмов, то непременно только кадры с искаженными лицами, с выстрелами «на убой», с автомашинами, таранящими стены или витрины, с поджиганием всего и вся. Неужто в рекламируемых фильмах нет кадров с завораживающими пейзажами, с невероятными трюками каскадеров, с умными животными, от которых глаз не отвести? Отлично привлекали бы к таким фильмам. Но выбирают к показу в рекламе только разрушение, насилие, огонь.

Зритель, в том числе дети и подростки, привыкает к ужасам. Нередко дети и подражают, видят «ловкость» и «геройство» в том, что лихо убивают, потом «усваивают» (делают своими) насилие, что лишить самого дорогого, жизни — это нормально.

Приводила ли «та сторона» аргументы в пользу выбора именно вандализма и крови? Или ее аргументы — не словами, а делами — продолжающимся показом насилия и разрушения? Не корыстное ли это, не циничное ли употребление для собственной наживы низкого, недочеловечного в людях?

Может возникнуть и здесь кажущийся логичным вопрос: а какое все эти слова и рассуждения о глупости, дураках, хамстве имеют в психологии лекарственной терапии — теме этой книги? Самое прямое! Речь идет о психологии (ментальности) современного пациента — потребителя лекарств, о его отношении к окружающим, в том числе к врачу и персоналу, к рекламе. О системе отношений, то есть о личности субъектов, являющихся главными действующими лицами настоящей книги.

Вряд ли можно не считаться с тем, что, как обобщает Ерофеев, глупость в XX веке рванулась к власти, что она падка на демагогию и что определяется она именно влиянием демагогии, в результате чего произошли тоталитарные (Ерофеев называет их блестящими) перевороты в России, Германии, других местах. По Ерофееву, тоталитаризм глупости, восторжествовавший, в частности, у нас, был еще только ее предварительной победой, поскольку осуществляется на практике в таких диких формах, что порождает невольное сомнение этического и эстетического свойства.

Сомневаться, критически воспринимать, задумываться над тем, что слышишь и видишь, — удел очень немногих людей. Опять же здесь имеются в виду прежде всего пациенты, их родственники и близкие. Сомнение, критический анализ, продумывание — это чаще всего дополнительные обременительные нагрузки. И умственная лень, так широко распространенная среди людей, постоянно мешает. В последнее время, когда провозглашен приоритет рынка, изменились идеалы и лозунги культуры, критерии личного выбора. Произошло, что на языке психиатрии называется «снижение» — интеллекта, морали, совести, эмоциональности, памяти.

 

 

Примеры

Вот мнение другого известного писателя — Фазиля Искандера (газета «Невское время», 29 декабря 1997 г.): Я считаю XX век веком крушения мировой совести. Россия, к сожалению, в центре этого крушения. Оно вызвано многими причинами, одна из которых — утопическое представление о том, что технический прогресс способен разрешить этические проблемы. Это оказалось утопией, ведь и сам XX век начался с ужасной кровавой войны.

И второй важный момент в XX веке — это выход на мировую политическую арену полуграмотных людей. Их количество перешло в качество, они подняли на своих плечах все режимы — Ленина, Гитлера, Сталина, Муссолини. Полуграмотный человек этически слабее неграмотного человека, ведь неграмотный человек опирается на тысячелетние традиции народной морали, а полуграмотный потерял связь с этой традицией и не усвоил новой высокой морали.

Снижение духовности, интеллекта, эмоционального богатства личности часто стоит на грани так называемого «саморазрушающего поведения». Этому грозному явлению в последнее время уделяют специальное внимание педагоги, психологи, психиатры, юристы. Собираются семинары, конференции, съезды, специально посвященные этой актуальной проблеме современности, особенно для молодежи. К саморазрушающему поведению относятся и бытовое пьянство, и наркомания, и суициды, и выбор наиболее примитивных, одурманивающих грохочущих звуковых представлений (язык не поворачивается назвать их музыкальными).

Вы можете оставить комментарий к этой статье в моем Живом журнале

или воспользоваться формой отправки комментария на этом сайте, она внизу.

2 комментария to “Изяслав Лапин. Личность и лекарство. 3.”


Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *