Перед одним из столбов стоял куст с опавшей листвой. Этот столб был избран мной в качестве мишени. Но сперва я приказал отвернуть башню чуть ли не на девяносто градусов, чтобы куст не был в поле зрения стреляющего. А затем подал команду.
Первым же снарядом Загиддуллин снёс телеграфный столб над самым кустом. Весь экипаж, не исключая меня, был уверен в том, что это случайное попадание. Но вторым выстрелом Захарья перебил телеграфный столб метрах в пятидесяти от первого. И третьим снарядом он снёс телеграфный столб.

Сломанный снарядом телеграфный столб

Автор: Косоуров Юрий, фотобанк "Лори"

—    Тебе, я вижу, даже не нужен снаряд для пристрелки? — спросил я.
—    Не нужен. Нулевые линии выверены. А расстояние до цели я могу определить на глазок очень точно.
—    Но ведь стрелку прицела ты видишь более толстой, чем телеграфный столб? Да и ветер.
Захарья неопределённо приподнял плечи. Я больше не задавал вопросов, понимая, что мне достался необыкновенный стреляющий. Ещё раз мы выехали на ученья в конце декабря. Сейчас нам не представилась возможность стрелять. Но Загиддуллин отличился и в этот выезд. Тема учений — танки в обороне при возможном наступлении противника.
Как обычно, прибыв на место, мы не получили ни чёткой команды, ни объяснения того, что собирается нам преподнести начальство.
Танки стояли посреди заснеженного поля — отличные мишени для немецкой авиации. Благо, уже несколько дней мы не видели самолётов противника. Захарья по большой нужде забрался в неглубокий окопчик. Именно в этот момент почти вплотную к моему танку подкатила кавалькада «виллисов». Никогда ещё мне не приходилось видеть одновременно такого количества генералов.

Командующий фронтом генерал армии Иван Черняховский

фото с сайта

Командующий фронтом генерал армии Черняховский едва успел произнести первую фразу, как из окопчика раздался рокочущий баритон Загиддуллина:
—    Эй, славяне, дайте закурить.
И тут же появилась круглая багрово-синяя физиономия с танкошлемом на макушке, а вслед за ней над относительно мелким окопом выросла вся нелепая медведеподобная фигура Захарьи со спущенными ватными штанами. Увидев Черняховского со всей свитой, Загиддуллин смутился, по-моему, впервые в жизни. Он приложил ладонь к дуге танкошлема и замер по стойке смирно.
Взрыв неудержимого хохота прогремел над замёрзшим полем. Черняховский указательным пальцем смахивал слезы. Хохотали генералы и старшие офицеры. Хохотали солдаты роты охранения. Хохотал я, высунувшись по пояс из башни. И только Загиддуллин оставался серьёзным, застыв по стойке смирно со спущенными штанами.

Ватные штаны из комплекта танкиста

Фото с сайта

 
Черняховский открыл пачку «Казбека» и протянул её Захарье. Тот деликатно взял папиросу.
— Спасибо, товарищ генерал армии. Разрешите ещё одну для моего командира?
Черняховский, продолжая хохотать, закрыл коробку и вручил её Загиддуллину. Захарья снова поблагодарил, застегнул штаны и выбрался из окопчика. Стреляющий уже угощал нас папиросами, а генералы всё ещё смеялись, продолжая реагировать на уникальную сцену.
Почти в течение двух месяцев знакомства с Загиддуллиным я впервые увидел его не в своей тарелке. А ещё несколько раз я видел его серьёзным. Это когда он говорил о Коране, о мусульманстве, об исламе. Захарья был очень удивлён, узнав, что я еврей. В Аткарске, уже перейдя в десятый класс, он впервые увидел эвакуированных евреев. Оказалось, что это обычные люди. Но он был наслышан, что евреи не воюют. Правда, среди эвакуированных евреев почему-то почти не было мужчин призывного возраста. Но ведь говорили. И вдруг выяснилось, что его непосредственный командир, занимавший самую опасную должность в самом опасном батальоне самой опасной бригады, еврей. На первых порах Захарья не скрывал своего удивления.
К сожалению, я не мог ничего рассказать ему ни о нашей религии, ни о нашей истории. Увы, я не знал. А Захарья рассказывал о Мухаммеде, о Коране, о величии мусульман, об их империи от Гибралтара до Индии. Как правило, завершал он беседу неопределённой фразой: «Вот вернусь я в Аткарск с Золотой Звездой Героя…». Почти такой же фразой он завершал шутовские рассказы о выдуманных снах. Но как по-разному они звучали!

Стреляющий в бою

Тринадцатого января 1945 года мы вступили в бой. У меня был очень хороший экипаж. Но о командире орудия, гвардии старшем сержанте Загиддуллине можно было говорить только в превосходной степени. Спокойствие в самой сложной обстановке. Мгновенная реакция на мою команду. Абсолютно точная стрельба. Поражение цели с первого снаряда.
На шестой день наступления четыре уцелевших танка нашей роты спрятались за длинным кирпичным строением. В полукилометре на запад от него перед жидкой посадкой молодых елей нагло, не маскируясь, стоял «тигр».

Перед жидкой посадкой молодых елей нагло, не маскируясь, стоял "тигр"

Фото с сайта

Что могли сделать наши снаряды мощной лобовой броне этого танка? А он мог прошить нас насквозь. Поэтому мы и носа не смели высунуть из-за строения. Четыре офицера тщательно изучали карту. Мы выискивали хоть какую-нибудь возможность незаметно зайти «тигру» в тыл или хотя бы во фланг. В этот миг мы вдруг услышали моторы тридцатьчетвёрок. Трудно было поверить своим глазам. Слева от нас, подставив беззащитные бока под болванки, на юг колонной, словно на параде, шли десять новеньких тридцатьчетвёрок.
Я выбежал из-за укрытия, пытаясь привлечь внимание несчастных танкистов, пытаясь увести танки в укрытие. Вспыхнула головная машина. Вторая. Третья. Я метался по заснеженному полю, забыв об опасности. Я чуть не плакал. Что же они делают? Наконец, меня заметили и поняли, что я не просто так размахиваю руками, а подаю команду. В укрытие мне удалось увести четыре оставшихся танка. Юные офицеры, испуганные, подавленные, рассказали, что это машины Первого Балтийского корпуса, что свежее пополнение, только что из маршевой роты, понятия не имело о реальной обстановке, что какой-то идиот или мерзавец приказал им выйти на исходную позицию, где они получат приказ на атаку. Они были поражены, узнав, что эта позиция расположена далеко в немецком тылу. Вероятно, отдавший приказ был мерзавцем, а не идиотом. Вероятно, он надеялся на то, что необстрелянные младшие лейтенанты, не понимая, на что идут, проскочат на шоссе. Но какого чёрта надо было пересекать полосу наступления нашего батальона?
Я размышлял над тем, как использовать дымы шести пылающих тридцатьчетвёрок, чтобы пробраться мимо «тигра», в котором сейчас наверно, ликуют по поводу лёгкой победы. Нет, никаких шансов. И тут мне в голову пришла идея. Справа от строения, за которым мы скрывались, небольшой яблоневый сад был отгорожен от поля высоким забором, увитым лозой дикого винограда. И сад и забор оголены и заснежены. Но сюда можно незаметно выкатить машину. Я позвал Загиддуллина и показал ему позицию.
—    Единственный шанс — попасть в пушку «тигра» первым же снарядом. Если ты не попадешь, нам крышка.
Захарья долго разглядывал «тигр» в бинокль.
—    Давай, лейтенант. Аллах милостив.
Механик-водитель осторожно выехал на намеченное мною место. Мне показалось, что Загиддуллин выстрелил слишком поспешно. Но когда рассеялся дым, мы увидели «тигр» с отсечённой пушкой.

Когда рассеялся дым, мы увидели подбитый танк "Тигр"

Фото с сайта

Четыре танка выскочили из-за укрытия и понеслись к посадке. А вслед за нами пошли четыре уцелевших танка Первого Балтийского корпуса.
Попасть в орудие танка на расстоянии пятисот метров с первого выстрела! Только Загиддуллин был способен на это. Мои командиры, все до командира бригады, не скрывали восторга.
Прошло ещё два дня и три ночи. Мы были уже на пределе. Единственное желание — спать. Я не представляю себе, где мы черпали силы на очередную атаку или даже на непродолжительный марш. Из остатков машин нашей бригады, тяжелотанкового полка и полка стапятидесятидвухмиллиметровых самоходок соорудили сводную роту, и я в награду удостоился чести командовать этим неуправляемым подразделением. Так, на один день стал командиром роты не из десяти, а из двенадцати машин, из всего, что осталось на нашем участке фронта.
Утром 21 января получил приказ на атаку. Еще не рассвело. До того, когда я влез в свою машину, экипаж ждал меня с завтраком. Мы стали разливать водку. Захарья накрыл свою кружку ладонью.
—    Я мусульманин. Перед смертью пить не буду.
Никто ничего не сказал. Мы чувствовали, мы знали, что на сей раз он не шутит.
Загиддуллин подбил немецкий артштурм в тот самый миг, когда артштурм выпустил болванку по нашей машине. Не знаю, были ли еще на войне подобные случаи. К счастью, наш танк не загорелся. Раненный в голову и в лицо, я почти не реагировал на происходившее. Может быть, так продолжал бы сидеть, глотая кровь, противно пахнущую водкой. Но к действию, как выяснилось потом, к неразумному действию, меня пробудил едва слышный голос моего стреляющего:
— Командир, ноги оторвало.
С усилием я глянул вниз. Захарья каким-то образом удержался на своем сидении. Из большой дыры в окровавленной телогрейке вывалились кишки. Ног не было. Культей сверху я не увидел. Не знаю, был ли он ещё жив, когда, преодолевая невыносимую боль в лице, я пытался вытащить его из люка. Длинная автоматная очередь полоснула по нам. Семь пуль, как оказалось, впились в мои руки. Я выпустил безжизненное тело моего стреляющего.
Чуть больше двух месяцев в одном экипаже с Захарьей Загиддуллиным. Девять неполных дней вместе в бою. Небольшой промежуток времени для тех, кто не знает, что такое время на войне. Но это целая эпоха для тех, кому война отмеряла секунды в танковой бригаде.
Именно поэтому так часто я вспоминаю моего друга Захарью. Сейчас в памяти моей ещё всё то, что он рассказывал об исламе. Нужные уроки. Мог ли предположить, что они так понадобятся мне? Я вспоминаю, как в конюшне юнкерского имения, превращённой в казарму, представился мне новый стреляющий.

Доблестный сын татарского народа

фото с сайта

И перечеркнув присущую ему насмешку над всем, в том числе и над собой, я очень серьёзно повторяю: доблестный сын татарского народа, гвардии старший сержант Захарья Калимулович Загиддуллин.

1992 г.

К комментариям в ЖЖ

Posted in Колонка Иона Дегена