Из переписки

Березин — Дегену

Я хочу не просто написать про тебя в своем журнале — я это уже делал, и неоднократно. Я хочу сделать что-то вроде колонки Дегена. Когда она устоится, я опубликую все, что у меня есть, дальше буду продолжать в более или менее хронологическом порядке.

Деген — Березину

Колонка? Разумеется, я не возражаю. Еще раньше я тебе говорил, что ты можешь публиковать все. Если ты хочешь поместить меня в свой журнал, ничего, кроме благодарности, сказать тебе не смогу. Я присылал тебе много рассказов, сделай выбор сам.

Березин-Дегену

Ты спрашиваешь, зачем мне нужна твоя колонка в моем журнале. Я с удивлением обнаружил, что, несмотря на обилие твоих публикаций в интернете, многие даже не слышали твоей фамилии. В частности, моя английская корреспондентка, которая регулярно читает мой журнал, написала, что узнала о тебе только от меня и теперь ищет о тебе все, что можно, в интернете. Поэтому я считаю, что еще один источник распространения твоего высоко ценимого мной творчества не будет лишним.

Сейчас для публикации я выбрал рассказ «После боя». Хотя он написан еще в 1957 году, я обнаружил, что никто из знакомых мне людей этого рассказа не читал. Мне не удалось найти его в интернете.

Рассказ «После боя» мы публикуем сегодня.

ПОСЛЕ БОЯ

Запахло жжёной резиной. Мы выбрались из танка и осмотрели катки. Сапоги утопали в месиве горячего песка и хвои. Широкие лапы сосен, клейкие и душные, подталкивали нас в спину. Так и есть, горят резиновые бандажи. Доконали их песчаные просеки.

«Доконали их песчаные просеки»

Фото с сайта

Надо перетягивать гусеницы. Собачья жизнь. Подъехал второй танк. Лёша соскочил с надкрылка и подошёл к нам:

– Помочь?

Ну и видок у него! Лицо словно высекли из серого песчаника. Комки грязи в уголках глаз. Мы тоже не чище. Марш — это не свадебное путешествие. Но не в пыли дело. И не в усталости. Такая тоска на его лице, посмотрит птица и умолкнет. Тяжело нам далась эта ночь. В бригаде только вдвоём мы остались из нашего выпуска. А было восемнадцать свежеиспечённых младших лейтенантов. Затоскуешь. Следа не осталось у него от недавней радости. Три года Лёша ничего не знал о маме. После освобождения Одессы они нашли друг друга. Никого, кроме Лёши, у неё нет. Он ей денежный аттестат выслал. Как не радоваться? Но сейчас у него такое лицо…

– Помочь, спрашиваю?

Уже не усталость, а измождённость. Какой из него помощник? Еле стоит. Жидковат он для танкиста. В училище на занятиях по боевому восстановлению машин, когда приходилось поднимать тяжести, я всегда старался подсобить ему. И экипаж у него не то, что мои битюги. Завалиться бы им сейчас минут на шестьсот. Действительно, это не свадебное путешествие.

– Что ты уставился на меня, как старшина на обворованную каптёрку? Помочь тебе, что ли?

– Нет, не надо, Лёха. Ты лучше поезжай потихонечку. Может, на малой скорости сохранишь бандажи. Выберешься из леса, не торопись. Через полчаса я тебя догоню.

Танк объехал нас, ломая подлесок, и, тихо шлёпая траками, ушёл в густую духоту просеки. Мы разделись почти догола и стали натягивать гусеницу. Вчетвером раскачивали тяжёлое бревно, как тараном, что есть силы ударяли им по ступице ленивца, а механик-водитель в это время, лёжа на спине внутри танка, кряхтя от натуги, затягивал гайку ключом-трещоткой. Мы проклинали немцев, комаров, войну и натягивали гусеницу. Мы проклинали конструкторов танков в мать и перемать и натягивали вторую гусеницу. Потом увязали бревно. Всласть до крови расчесали комариные укусы, выпили остатки воды из бачка. Надели гимнастёрки и поехали догонять лёшкину машину.

Лес оборвался внезапно, а с ним и песок. Узкий утоптанный просёлок петлял между фольварками, между копнами убранной ржи. Механик нажал, и тридцатьчетвёрка понеслась мимо запылённых посадок, мимо крестов с распятым Иисусом, мимо игрушечных льняных полей, мимо картофельных огородов и чистых лужаек, на которых спокойно паслись коровы. Живут люди! В Белоруссии такого не увидишь. Там немцы уничтожили всё подчистую.

Лёшина машина стояла за поворотом. Трудно поверить, но мне показалось, что тридцатьчетвёрка ссутулилась, втянула башню в плечи, словно подбитая. А ведь до войны было ещё далеко, километров пятнадцать, пожалуй. Я сразу ощутил беду. И вспомнил лёшино лицо там, в лесу на просеке. А тут ещё «виллис» отъехал. Заметил я его, почти вплотную подойдя к танку. Но мне было не до «виллиса».

Башнёр привалился к кормовой броне и плакал навзрыд. Лёшкин башнёр, весельчак и матерщинник. Даже наши десантники считали его сорви-головой. Стреляющий еле выдавливал из себя слова:

– Умаялись мы. Вздремнули. А механик тихо плёлся. Как вы приказали. А за нами увязался генеральский «виллис».

За нами увязался генеральский «виллис»

Фото Андрея Яцуялка

Источник

– Кто его знал? Дорога узкая. Никак не мог обогнать. А как объехал, остановил нас и давай драить. Кто, говорит, разрешил вам дрыхнуть на марше? Почему, говорит, нет наблюдения? Целый час, говорит, проманежили меня. А какой там час? Вы же сами знаете, только из леса выехали. Лейтенант, значит, виноват, мол, всю ночь в бою, устали. А тот говорит, разгильдяи! Почему, говорит, погоны помяты? Почему воротник не застёгнут? И давай, значит, в мать и в душу. А лейтенант и скажи, мол, мать не надо трогать. За матерей, мол, и за родину воюем. Тут генерал выхватил пистолет и… А те двое, старшие лейтенанты, уже, поди, в мёртвого выстрелили, в лежачего. А шофёр ногами спихнул с дороги. Пьяные, видать.

– А вы чего смотрели?

– А что мы? Генерал ведь.

– Какой генерал?

– Кто его знает? Генерал. Нормальный. Общевойсковой.

Лёша лежал ничком у обочины. Щупленький. Чёрные пятна крови, припорошенные пылью, расползлись вокруг дырочек на спине гимнастёрки. Лилово-красный репей прицепился к рукаву. Ноги в сапогах с широкими голенищами свалились в кювет.

«Лёша лежал ничком у обочины»

Иллюстрация к рассказу «После боя» художника Аркадия Тимора

Я держался за буксирный крюк. Как же это? Столько атак, и оставался в живых. И письмо от мамы. И аттестат ей послал. И в училище на соседних койках. А как воевал! Ребята стояли молча. Плакал башнёр, привалившись к броне. Я смотрел на них, почти ничего не видя.

– Эх, вы! Генерал! Сволочи они! Фашисты!

Я рванулся к танку. Как молнией хлестнуло мой экипаж. Миг, и все на местах, быстрее меня. Я даже не скомандовал. Взвыл стартёр. Тридцатьчетвёрка, как сумасшедшая, понеслась по дороге. А «виллис» уже едва угадывался вдали.

Нет, чёрт возьми! Чему-то научила меня война! Я раскрыл планшет. Родная моя километровка!

«Родная моя километровка!»

Фото с сайта

Дорога сворачивала влево по крутой дуге. Мы рванули напрямую по стерне. Я думал, что из меня вытряхнет душу. Обеими руками я вцепился в люк механика-водителя. Прилип к броне. Вот ещё раз так тряхнёт, оторвёт меня от надкрылка и швырнёт под гусеницу. Но я держался изо всех сил. Держался и просил Бога, дьявола, водителя, мотор. Быстрее, быстрее, быстрее! Ага, вот они, вязы! Дорога! Быстрее! Быстрее! Не успели.

«Виллис» проскочил перед нашим носом. Я даже смог разглядеть этих гадов. Где-то мне уже встречалась лоснящаяся красная морда генерала. А эти старшие лейтенанты! Что, испугались, сволочи? Страшно? Ишь, как орденами увешаны. В бою, небось, не доживёшь до такого иконостаса. Пригрелись под генеральской жопой, трусы проклятые! Страшно, небось, когда гонится за вами танк? Даже свой. В экипаже вас научили бы прятать страх на самое дно вашей подлой душонки!

Мы пересекли дорогу. «Виллис» оторвался от нас метров на двести, вильнул вправо и скрылся за поворотом. Пока мы добрались туда, «виллис» был почти над нами, на следующем витке серпантина, взбиравшегося на плоскогорье. Точно, как на карте. Рукой скомандовал механику, быстро забрался в башню. Развернул её пушкой назад. Танк взбирался по крутому подъёму. Затрещал орешник. Мотор завизжал от боли. Мотор надрывался. Но машина ползла. Стрелка водяного термометра безжизненно упёрлась в красную цифру 105 градусов. Дизель звенел на небывало высокой ноте. Ещё мгновенье, и она оборвётся. Но машина ползла, умница. Она понимала, что надо. Ещё совсем немного.

На четвёртом витке мы почти настигли гадов. Почти… Опять вырвались. И снова танк круто взбирается в гору, подминая лещину и ломая тонкие стволы случайных берёз.

Мы выскочили на плоскогорье почти одновременно. «Виллис» метрах в сорока левее. Но танк на кочках среди кустарника, а «виллис» по дороге убегал к лесу. До опушки не больше километра.

Я ещё не думал, что сделаю с «виллисом», когда взбирался на плоскогорье. У меня просто не было времени подумать. Мне кажется, что только сейчас, когда после стольких усилий мы проиграли погоню, что только сейчас до меня дошла нелепость происходящего: от лейтенанта удирает генерал. Но он не должен удрать. У возмездия нет воинского звания. Я быстро поменялся местами со стреляющим. Развернул башню.

– Осколочный без колпачка!

– Есть осколочный без колпачка!

Рассеялся дым. «Виллис» невредимый уходил к лесу. Механик-водитель повернулся и с недоумением посмотрел на меня. Экипаж привык к тому, что на стрельбах я попадал с первого снаряда и требовал это от своего стреляющего. Но мы ведь не на стрельбах…

Спокойно, Счастливчик, спокойно. Не дай им добраться до опушки.

– Заряжай!

– Есть осколочный без колпачка!

Стукнул затвор. Спокойно, Счастливчик, спокойно. Ишь, как оглядываются! Только шофёр прикипел к баранке. Протрезвел генерал! Жирная складка шеи навалилась на целлулоидный подворотничок, как пожилая потаскуха на руку юнца. А старшие лейтенанты! Глаза сейчас выскочат! Страшно, сволочи? А нам не страшно каждый день целоваться со смертью? Но должна же на свете быть справедливость? Не для того ли Лёша скрывал свой страх? Лёша… Что я напишу его маме? Зачем я отпустил его? Почему я не согласился на его помощь?

Спокойно. Все вопросы потом. Чуть-чуть выше кузова. В промежуток между старшими лейтенантами. Я довернул подъёмный механизм. Вот так. Пальцы мягко охватили рукоятку. Спокойно. Раз. Два. Огонь!

Откат. Звякнула гильза. Рукоятка спуска больно впилась в ладонь. Вдребезги!

А я всё ещё не мог оторваться от прицела. Казалось, то, что осталось от «виллиса», было всего лишь в нескольких метрах от нас. Тусклое пламя. Чёрный дым. Груда обломков. Куски окровавленной человечины. Сизый лес, как немецкий китель.

До боя надо успеть выслать деньги в Одессу.

Пусто. Тихо. Только в радиаторах клокочет кипящая вода.

1957 г.

К комментариям в ЖЖ

Posted in Без рубрики