Donate - Поддержка фонда Ф.Б.Березина

800. Ион Деген и последняя встреча. 5

Начало цикла

К части 4

Возвращаясь к стихотворению «Мой товарищ, в смертельной агонии…» Деген продолжает:

«Это стихотворение долго ходило безымянным, обросло вариантами, и даже Евтушенко, зная авторский текст, изменил его, заменив несколько строчек расхожим вариантом. Казалось бы, все было проговорено, поставлены все точки над «i», и все-таки Евтушенко решает, что этот вариант лучше авторского».

Действительно, Евтушенко дал к стихотворению Дегена большую преамбулу, в которой было сказано, что эти строки наизусть читали и Луконин, и Межиров, их процитировал Гроссман в романе «Жизнь и судьба», и все они были уверены, что анонимный автор убит. Евтушенко рассказывает о чудесном воскрешении и удивительной судьбе Иона Дегена, но стихи все-таки приводит не в авторском, а в искаженном варианте, значительно более слабом.

Книга «Строфы века» — антология, составленная Евгением Евтушенко. На 701-й странице опубликовано стихотворение Дегена «Мой товарищ, в смертельной агонии».

Фото  с сайта

Внести изменения в авторский вариант советовали многие люди. «Вот, между прочим, – говорит Деген, –  Семен Липкин мне сказал: «Ну слушайте, ну неужели вы не слышите, что «наступать предстоит» – плохо? Надо написать «воевать предстоит». Я говорю: «Семен! Это вы, поэт, можете написать «воевать предстоит. А ведь я был солдатом! Для меня не война в общем, для меня определенный бой. Вот ракета, наступление, атака. «Воевать» – это вы можете написать».

Стихи Дегена было важно слышать в его исполнении, и тогда было ясно, что выбранные слова были единственно возможными. Я читал стихотворение «Молитва», но на этой встрече впервые слышал его в исполнении Яни. И тут я понял, что жизнь Дегена действительно – сцепление невероятных вероятностей, и что если кого-нибудь за это можно благодарить, то только Бога.

 

 Деген читает свои стихи

Автор: Сергей Варшавчик

Фото с сайта

Надо сказать, что верующий Деген стал значительно более оптимистичным. Он всегда был борец, всегда был готов к активным и решительным действиям, но смерть от старости рано или поздно наступает всегда. И до обращения к Богу это его угнетало. Он писал:

    В окопе, даже под огнем убийственным,

    С уверенной надеждой вдаль глядел.

    В пространстве безграничном и таинственном

    У времени не виден был предел.

 

    Но, опасаясь при ходьбе падения,

    Теперь под ноги устремляю взор.

    Там лишь земля. Не может быть сомнения,    

    Боязнь паденья – утешенья вздор.

Жена и сын Дегена не одобрили этих стихов, что меня удивило. «Почему? – писал я. – Эти стихи почти совершенны по форме и глубоки по содержанию». – «Да, – ответил мне Деген. – Но им просто не нравится, что я так думаю».  «Молитва» показывает, что вера позволила Дегену думать по-другому. И в том, и в другом случае авторское исполнение оттеняло текст и убеждало в том, что выбраны действительно необходимые слова.

Я отвлекся, и нужно вернуться к выступлению Дегена.

Деген коснулся разноса, который ему устроили в ЦДЛ, и мне хочется привести его подробный> рассказ об этом событии.

Здание Центрального дома литераторов (ЦДЛ), в котором состоялось выступление Дегена в 1945 году

Автор NVO

Фото с сайта

«Летом 1945 года я, так сказать, служил в Москве, в полку резерва офицеров бронетанковых и механизированных войск. Так сказать – потому, что просто числился в четвертом, как мы называли его, мотокостыльном батальоне. Это был батальон офицеров-инвалидов, ждавших демобилизации…

Эта фотография Дегена приводится повторно

1946 г. Госпиталь. "Мотокостыльный батальон"

     Однажды, выйдя из Третьяковской галереи, я зашел в "Комитет защиты авторских прав". Дело в том, что музыку очень популярной в ту пору песни "На полянке возле школы" сочинил гвардии младший лейтенант Григорий Комарницкий из нашей роты. Гриша сгорел в танке. Песню исполнял джаз Эдди Рознера. На пластинках не было фамилии автора песни.

Джаз Эдди Рознера, который исполнял песню «На полянке возле школы»

Фото с сайта

     В небольшой комнате сидели двое мужчин лет сорока-пятидесяти. Я изложил им жалобу. Они отнеслись с пониманием, но объяснили, что пластинки выпущены многотысячным тиражом. Очень сложно что-нибудь предпринять. Речь зашла о творчестве ребят, сидевших в танках. Выяснилось, что и я пишу стихи. "Прочтите", — предложили они. Я успел прочитать два или три стихотворения. "Стоп, стоп! Погодите"  – сказали они и исчезли. Через несколько минут комната до отказа заполнилась женщинами и несколькими мужчинами. "Начните сначала". Я начал. Не помню, сколько я читал. Кажется, долго… После множества приветливых рукопожатий я покинул Комитет защиты авторских прав.

     Не помню, на следующий ли день или позже меня вызвал начальник политотдела полка, этакий жлоб-полковник.
     –Так что, лейтенант, стишки пишешь?
     – Пишу, – виновато ответил я.
     – Так вот сегодня к восемнадцати ноль-ноль поедешь в Дом Литераторов. Я дам тебе мой "виллис".
     – А обратно?

     – А обратно на метро.

     От входа, мимо бара налево относительно небольшая комната. Ряды стульев. Сидело человек тридцать пять-сорок. За председательским столиком в пиджаке с орденскими планками Константин Симонов.   

     До этого я его видел на многих фотографиях. 

Константин Симонов

Фото с сайта

     В последнем ряду у входа сидел фронтовик с обожженным лицом. Я решил, что это Сергей Орлов. Не ошибся. Сейчас я знаю еще двух присутствовавших. Об одном — о критике Тарасенкове — рассказал мне уже упомянутый поэт Семен Липкин. В тот же вечер Тарасенков прочитал ему мое стихотворение «Мой товарищ, в смертельной агонии…». Семен Липкин прочитал его своему другу Василию Гроссману. А Василий Гроссман, не сославшись на автора, поместил его в своей книге "Жизнь и судьба". Еще я прочитал у Петра Межирицкого рассказ Михаила Дудина об этом вечере. Оказывается, он тоже присутствовал. Вероятно, стоит сначала привести рассказ М. Дудина, поскольку перед нами легенда:
     "Сидим, все с большими звездами, а тут входит мальчик лет двадцати на костылях, в офицерской гимнастерке, но уже без погонов, хочу, говорит, в Литературный институт, фронтовик, танкист, комроты, прошел всю войну, ранен в голову и в ногу под Кенигсбергом, люблю поэзию и неплохо ее знаю".

     В действительности были на гимнастерке погоны. И ни слова не говорил о ранении. А ранен в последний раз был не только в голову и в ногу, но еще в лицо, и в другую ногу, и в обе руки. И в Литературный институт не хотел, потому что хотел в медицинский. Но продолжим легенду М. Дудина о том, что случилось, после того как я прочитал стихи:
     "Эх, что началось! Наши заслуженные сурмоновы забурились, елки-палки! Пробовал я их унять, гениальные стихи, просто гениальные, из первых рук, от самой солдатской смерти полученные! Нет, не унялись, лаялись на него, песочили, пока парень не посмотрел на них выразительно, сказал "Штабные шлюхи!", повернулся на своем костыле и ушел. Ушел поэт из русской поэзии, уж поверьте моему чутью…"
     Из этого рассказа прежде всего следует выбросить субъективную, чрезмерную оценку моей поэзии. А что касается фактов… Не заступился за меня Михаил Дудин. Никто не заступился. И не сказал я "Штабные шлюхи". Другое сказал.

     Оставим легенду. Вот как выглядела реальность. Константин Симонов представил меня. Сослался на то, что это рекомендация Комитета защиты авторских прав. Назвал несколько фамилий, которые мне ничего не говорили, но, по-видимому, были известны аудитории. Представляя, Симонов даже пошутил. Мол, перед вами лейтенант, коммунист, по существу еще мальчик, а поглядите, сколько наград сумел нахватать. Аудитория тепло приняла эти слова. Но, прочитав два или три стихотворения, я почувствовал сперва холодок, а затем — враждебность сидевших предо мной литераторов. Только Сергей Орлов почти после каждого стихотворения осторожно складывал ладони, беззвучно аплодируя.

Сергей Орлов, танкист и весьма одаренный поэт

Фото с сайта

Продолжение следует

К комментариям в ЖЖ

Posted in Без рубрики


Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *