Я по-прежнему навещал генерала не реже двух раз в неделю, это стало системой, и мои посещения не зависели от изменений его состояния. И, всё-таки, каждый свой визит я начинал с вопроса:
— Что нового в вашем состоянии?
Чаще всего, отвечая на этот вопрос, он говорил в основном о периодических приступах тревоги и о том, что если он вовремя успевает снять тревогу с помощью препаратов, которые я ему рекомендовал, то боли в сердце не развиваются. Но, всё-таки, если такой приступ тревоги был, он всегда ставит об этом в известность своего кардиолога. Кардиолог же считал нужным после каждого эпизода тревоги повторять ЭКГ и дважды проводил мониторирование ЭКГ и артериального давления. При этом генерал заполнял лист-дневник, где отмечались любые нагрузки и приступы тревоги, если они были. После второго мониторирования кардиолог позвонил мне.

— Во время каждого острого приступа тревоги, — сказал он, — хотя генерал не ощущает изменений, повышается давление, особенно диастолическое, а это опасно, и появляются изменения на кардиограмме, которые в основном не носят стойкого характера. Но кардиограмма, которая записывается после приступа тревоги, всё-таки, обнаруживает негативные изменения по сравнению с предыдущей. Правда, по счастью, приступы тревоги теперь возникают редко.

Так проводится мониторирование.
Фото: Misscurry

О своей книге, которая уже близилась к завершению, генерал говорил:
— Я думаю, что это одна из самых правдивых книг о войне и о работе Минобороны в послевоенное время. Я думаю, никто не будет вносить в неё изменений под предлогом редактирования. Я был осторожен, я не называл фамилий, а Устинову не резон подчёркивать наши разногласия.
Шёл сентябрь месяц, и я опасался осеннего обострения состояния генерала. Уже несколько недель его состояние оставалось стабильным. Но затем тревога начала всё чаще сопровождаться повышениями артериального давления, которые он ощущал как давящую боль в голове и как механическое перемещение сердца, «кувырок» — говорил он. Такой «кувырок» кардиолог счёл основанием для ещё одного повторения мониторирования, и после этого сказал мне:
— Этому ощущению механического переворачивания сердца на ЭКГ соответствуют выраженные и разнообразные нарушения ритма сердца: серии предсердных экстрасистолий, редкие желудочковые экстрасистолии, периодические мерцания предсердий, и кратковременные периоды полной поперечной блокадами пучка Гиса. Каждое из этих нарушений ритма не представляют прямой угрозы жизни, но такая их комбинация и появление желудочковых экстрасистолий может говорить о том, что синусовый узел не справляется со своей ролью водителя ритма. Можно было бы думать об операции, об установке пейсмейкера, который будет вести ритм, но у генерала отмечаются нарушения ритма, которые связаны с тем, что очаги, запускающие экстрасистолы и приступы мерцания предсердий расположены ниже синусового узла в самом миокарде. Если бы эти нарушения ритма были постоянными, я, может быть, и решился рекомендовать операцию, позволяющую ликвидировать эти очаги. Но нарушения ритма возникают не слишком часто в виде непродолжительных приступов. А в этом случае приступы аритмий могут быть менее опасными, чем операция.
Кардиолог сказал о нарушениях ритма и генералу, но очень мягко, подчёркивая только то, что это новая симптоматика, которую хорошо бы уточнить во время стационарного наблюдения. Он советовал генералу стационирование настойчивее, чем когда-либо, но генерал с прежним упорством от него отказался. Мне генерал сказал:
— Мне важно закончить книгу. Это моя последняя работа, больше я уже ничего не смогу сделать ни для армии, ни для страны. И не важно, какой ценой это будет сделано.
Он отмахивался от разговоров о его здоровье, зато очень охотно говорил о том, что и как он пишет. Однажды он сказал мне:
— Раньше я никогда не испытывал ожесточения. А теперь приступы тревоги стали очень редкими, зато появились периоды ожесточения, так, как будто когда я пишу книгу, я сражаюсь с каким-то невидимым врагом. Хотя, никто не мешает мне работать, и я не думаю, что кто-нибудь будет пытаться внести существенные изменения в мой текст.
— Это ожесточение, — спросил я, — направлено против кого-нибудь конкретно?
— Я бы так не сказал, — ответил генерал. – Оно возникает при мысли об изменении роли армии, об отвлечении армии на задачи, которые ей не свойственны. И ещё, может быть это было всегда, а я просто раньше этого не замечал, личные успехи и личная карьера для тех людей, которых я хорошо знаю, и которые ещё работают в Минобороны, стали важнее, чем достижение общего результата, значимого для армии в целом, — он помолчал, что-то сосредоточенно обдумывая, и добавил: — Может быть, я пристрастен, но я думаю, что это в существенной степени связано с тем, что Минобороны возглавил человек, который может быть великолепным организатором, но которому работа в оборонной промышленности не дала армейского командного опыта. И если моё ожесточение изредка приобретает личный оттенок, то это связано с личностью Устинова.
Мы долго беседовали в этот день. Мы пришли к согласованному выводу, что в хорошо действующей системе один человек не может оказывать решающего влияния. Характер изменений в той сложной системе, которую представляла собой армия, мог быть связан в одних случаях с чрезвычайными ситуациями, а в других касаться только отдельных личностей. В последнем случае изменения не могли быть отнесены к Минобороны в целом. К концу разговора тон генерала стал мягче и ожесточённость, которая была слышна даже в его тоне, исчезла.
— Как только я закончу книгу, — сказал генерал, — я сниму для вас копию и пришлю её к вам с адъютантом. Мне хочется, чтобы вы увидели книгу такой, какой я её написал, до того, как её коснётся редакторская правка.
— Я буду ждать, — сказал я, мне будет очень интересно прочесть всё целиком.
 

Запись ЭКГ во время мониторирования (четырёхчасовой отрезок).
Фото: J. Heuser

Копию завершённой книги генерал мне прислал в октябре. Это было время напряжённой работы в лаборатории, подводились итоги проведенных исследований, готовились данные для годового отчёта. Но время для того, чтобы читать книгу генерала я, всё-таки, находил. Я не берусь оценивать литературные достоинства или недостатки, тем более, что книге ещё предстояло редактирование. Но картины войны и чувства людей, которые вначале этой книги «слишком долго отступали сквозь этот мрачный чёрный год», а потом были одушевлены начавшимся наступлением и последующими победами, тем, что война велась уже на вражеской территории, были переданы с той яркостью, с какой их может передать только очевидец и участник событий. Когда я дочитал до конца, я позвонил генералу:
— Мы подробнее поговорим об этом при встрече, но я хочу уже сейчас сказать, что на меня книга произвела глубокое впечатление. Я считаю её большой вашей удачей.
Генерал ответил, и в голосе его слышалась улыбка:
— Пожелайте мне такой же удачи в предстоящей борьбе с редактором. Завтра он приходит ко мне первый раз после завершения книги.
— По прошлому опыту, мне показалось, что ваш редактор разумный человек, вряд ли с ним стоит бороться. Думаю, вы легко найдёте разумный компромисс.
— Посмотрим, — сказал генерал и засмеялся.
Я подумал, не нужно ли мне позвонить редактору и попросить его вести себя очень осторожно. Но меня опередил кардиолог, который позвонил мне спустя час после моего разговора с генералом, и сказал:
— Не нравится мне состояние нашего друга. Ему бы в госпитале сейчас лежать, чтобы его в любой момент можно было перевести в интенсивную терапию. И, хотя я не произношу последних слов, но о том, что ему нужно лечиться в стационаре, я говорю ему ежедневно. Я звонил его редактору и попросил его быть как можно более осторожным. Я сказал, что теперешняя жизнь генерала это существование на грани, и что я надеюсь, что он не захочет быть человеком, из-за которого эта грань будет перейдена.

А за окном уже была золотая осень.
Фото:  DarkViper

То ли слова кардиолога произвели большое впечатление на редактора, то ли он вспомнил, как было поначалу сложно работать с упрямым генералом, но знаки вопросов стояли редко и он легко удовлетворялся небольшими стилистическими изменениями текста. А, может быть, сыграло роль и то, что за время работы над книгой генерал приобрёл опыт, и его новый текст уже меньше нуждался в редактировании. Работа была закончена в течение месяца, что при таком авторе и таком редакторе можно было считать абсолютным рекордом. Ещё до основного тиража «Воениздат» выпускал несколько сигнальных экземпляров, один из которых издательство отправляло автору, остальные — людям, к мнению которых надлежало прислушиваться. Естественно, что среди этих лиц был и министр обороны. На очередном совещании командного состава Устинов сказал:
— Генерал закончил свою книгу. Лично мне она понравилась.
Остальные лица, получившие сигнальные экземпляры, присутствовали на этом совещании, и, хотя книгу они с интересом прочли, никаких замечаний не высказывали.

Продолжение следует.

Оставить комментарий в ЖЖ.

или воспользоваться формой для комментирования на сайте (см. ниже)

Posted in Без рубрики