Адъютант вышел и совершенно бесшумно закрыл за собой дверь.
— По моему прошлому опыту, — сказал я, — адъютант имеет право входить к своему начальнику без стука.
— Да, но у меня сейчас доктор, а в этих случаях нужно стучать.
— Вы не будете возражать, если несколько страничек я прочитаю, сидя здесь?
— Нет, — сказал генерал, — мне даже интересно, что вы об этом скажете.
Рукопись генерала мне показалась интересной, там были новые для меня фактические данные. В то же время я понял, для чего понадобился литобработчик – сухой язык военных докладов явно не годился для мемуаров, предназначавшихся массовому читателю.

— Мне нравится и безо всякой обработки, — сказал я. – Но для широкого круга читателей, конечно, это нужно изложить более доступно. Из вашего текста отжата вся вода. Такой сухой текст я воспринимаю с удовольствием, а для среднего читателя его нужно немножко смочить.
Генерал улыбнулся:
— Ну что ж, я не возражаю. Если всё, что я написал, сохранится, и водой только будет разбавлено, это не страшно.
Мы поговорили ещё несколько минут, и я спросил:
— Как ваше напряжение?
Генерал прислушался к своим ощущениям и сказал:
— Сейчас не чувствую.

Я проезжал мимо одного из красивейших парков Москвы.
Фото: Рыжик

— Может быть, когда вы будете одни, и не будете заняты интересующей вас беседой, потребуется два или три приёма по полтаблетки алпразолама. Этого не нужно бояться, так мы подберём дозу, которую вы сможете принимать ещё до того, как напряжение возникнет. Ну, а если будет ощущение боли в сердце, рассосите сразу целую таблетку алпразолама и вызывайте врача. При том, что вы пережили, стенокардия могла и вернуться.
— Да уж, — сказал генерал, — чем-чем, а переживаниями они меня не обделили.
— Согласен. Но надо постараться избежать последствий этих переживаний.
— Ну, тут я полагаюсь на вас, — сказал генерал.
— Да, — подтвердил я. – Но только я должен работать в постоянном контакте с вашим кардиологом.
Генерал посмотрел на часы:
— Я занял уже час вашего времени.
— Это не страшно, — сказал я, — если нужно, я пробуду здесь столько, сколько потребуется.
— Ну, на сегодняшний день я выяснил всё, что меня интересовало, — сказал генерал. – Ведь вы не будете возражать против того, чтобы я вам звонил?
— Разумеется, нет, — сказал я. – И чем чаще вы это будете делать, тем лучше. А сейчас, если позволите, я бы хотел взглянуть на свою бывшую пациентку.
— Хорошо, — сказал генерал, — тогда я с вами прощаюсь, а к Оле вас проводят.
Он снова вызвал звонком адъютанта и приказал ему выяснить, где находится сейчас Оля, и проводить меня к ней. И Оля и её мать находились на кухне, и я, воспользовавшись присутствием жены генерала, сказал:
— Я знаю, что вы любите своего мужа, но сейчас в отношении к нему нужна особая бережность, нужен тон, который постоянно бы напоминал ему, что вы его любите.
И жена генерала сказала:
— Мне кажется, что я всегда себя так вела, но сейчас, если вы советуете, я буду к этому особенно внимательна.
Я повернулся к Оле и Оля сказала:
— Неудобно беседовать на кухне, пойдёмте в ту комнату, которую отец называет приёмной.
Она уверенно прошла через небольшой холл, разделяющий кухню и приёмную, и сказала мне:
— Стул или кресло?
— Пожалуй, стул, — сказал я.
— Ну, тогда я тоже сяду на стул, чтобы не возникла неловкость.
— Может, я об этом забыл, — отметил я, — но у меня не сохранилось воспоминания о том, что вы так тщательно выбираете ритуалы встреч.
 

Панорама Ленинградского проспекта.
Фото: tramsadar

— Когда я приходила к вам, — возразила Оля, — ритуалы встречи выбирали вы, и тогда мне казалось, что вы делаете это очень тщательно.
Я не помнил конкретно каждую ситуацию, возникавшую в течение длительной психотерапии, но допускал, что в каком-то случае я считал важным соблюсти определённый ритуал. Поэтому я не возразил, а сказал Оле:
— Конечно, в своём доме вы вправе самостоятельно выбирать сценарий встречи.
Потом я добавил:
— Я хотел поговорить с вами потому, что вам можно сказать больше, чем вашей маме, пожилому человеку. Она прожила с вашим отцом долгие годы, уже с трудом представляет себе то время, когда она не была его женой, и поэтому я постарался её поберечь. Но вы человек молодой, и, вероятно, не ваша мама, а вы должны стать главной опорой для отца. Я считаю, что состояние его здоровья внушает серьёзные опасения. Он постоянно находится в стрессогенной ситуации, и сейчас у него выражено состояние стресса. В его возрасте после, недавно перенесённого гипертонического криза, а, возможно, и приступа стенокардии, который общая симптоматика криза могла затушевать. Он находится в серьёзной опасности. Ему не надо об этом сообщать, но это постоянно нужно иметь в виду. Если он не будет возражать, я буду навещать его каждые два — три дня. Я установлю контакт с наблюдающим его кардиологом, но главное – чтобы ничто дома не было для него дополнительным стрессогенным фактором.
— Вы сгущаете краски, — сказала Оля. – Отец и раньше бывал в таком настроении. И с чего бы ему быть в стрессе? Ему всё оставили, и машину, и водителя, и трёх подчинённых. Вы, вероятно, не знаете, но ему сохранили даже ведомственную дачу.
— Вопрос о даче мы не обсуждали, — сказал я, — всё остальное я знал. Но он всё равно находится в состоянии стресса, потому что выбыл из армейской среды, которая после поступления в военное училище всегда была самым важным для него окружением.
— По-моему, это проще, — сказала Оля. – Ему власти не хватает. Он привык, что он звонит по военной «вертушке», называет свою фамилию, и человек, который взял трубку, уже в обморок падает. А сейчас, кем ему командовать? Тремя подчинёнными? Мною? Мамой? Это для него не масштаб. Но к этому человек привыкает быстро, если у него всё есть. А у него, по-моему, есть всё, что нужно. Даже привычный водитель, адъютант, порученец, которым он отдавал распоряжения не по телефону, остались при нём. Я не собираюсь ему грубить. Я понимаю, что когда человеку за 70, он нуждается в опоре чисто физически. Но то, что вы сказали об особой бережности, на мой взгляд, преувеличение. Отец никогда не был особо чувствителен к тону.
 

Слепок эпохи на капоте автомобиля.
Фото: itsma

— Я не хочу превращать нашу беседу в спор, — сказал я. – Я предупредил вас о том, что состояние вашего отца опасно. Я объяснил вам это значительно подробнее, чем вашей маме. Я не хотел ей говорить, насколько опасно состояние вашего отца. Вам я говорю это прямо. Ещё по нашему психотерапевтическому контакту я знаю, что у вас есть привычка противоречить, которая при каждой новой серии психотерапевтических сессий полностью исчезала только при третьей-четвёртой встрече. Ваш отец не имеет тех навыков, которые позволяли мне за неделю-две формировать психотерапевтическое содружество, в котором противоречия были уже невозможны. Кроме того, я был врачом, человеком, к которому вы обратились за помощью. А к своему отцу вы за помощью не обращались, напротив, сейчас от вашей помощи зависит он.
Оля помолчала. Минуты через три она сказала:
— Я постараюсь относиться к отцу как можно более предупредительно, но думаю, что вы преувеличиваете степень опасности.
— Я не преувеличиваю степень опасности, постарайтесь это понять. Опасность очень велика.
Оля не ответила мне, и после паузы спросила:
— Это всё, что вы хотели мне сообщить?
— Да, — сказал я, — это всё, и каждое слово в том, что я сказал, было жизненно важно для вашего отца.
Оля встала, я тоже поднялся.
— Вы вернётесь к отцу? – спросила она.
— Нет, я с ним уже попрощался.
— Тогда я провожу вас.
Я сел в машину и попросил водителя подъехать к военной поликлинике, в которой наблюдался генерал. О встрече с его кардиологом я договорился заранее.

Продолжение следует.

Оставить комментарий в ЖЖ

или воспользоваться формой для комментирования на сайте (см. ниже).

Posted in Без рубрики