Мы снова поднялись по деревянной лестнице, свернули в комнату налево, прошли через неё, и в следующей комнате оказался буфет с довольно приличным выбором еды. Обычно в экспедициях я питался вместе со своей научной группой, но  в этом случае меня очень интересовал разговор, и, попросив разрешения позвонить, я сказал ребятам, чтобы они не ждали меня с обедом, что я провожу интервью с Сергеем, и не хочу ограничивать Сергея во времени, с чем мои сотрудники охотно согласились. Этот разговор снял у меня напряжение, вызванное нарушением коллегиальности, и я уже мог слушать Сергея с прежним интересом.

«У меня очень молодая группа, — сказал Сергей, — мне 35, а я здесь самый старший, и им кажется, что задача установления наличия или отсутствия глубинного разлома, может быть решена с минуты на минуту. Но мы не знаем постоянно ли время, на которое опережают предвестники основную сейсмическую волну, как они ведут себя в тех случаях, когда разница в геологическом строении структур, несущих на себе эту волну замедляют её скорость, или напротив, дают ей набрать скорость. А без этого невозможно судить о синхронности проявлений активности сейсмических очагов». Он помолчал, и сказал: «А кроме синхронности здесь опереться не на что. Если мы докажем, что на таком расстоянии очаги возникают синхронно, с учётом всех факторов, которые влияют на время активности одного очага  по отношению к другому. Например, если на пути к одному очагу сейсмическая волна идёт через скальные породы,  где её скорость будет возрастать по сравнению со скоростью в глинозёме, то более ранее проявление сейсмической активности в этом очаге всё равно позволяет говорить о синхронности, ибо нам известна причина более раннего землетрясения , заключающаяся в наличие перед первым очагом скальных пород. Нужно также установить, будет ли в этом случае меняться время, на которое предвестники опережают сейсмическую волну. Это уже не требует теоретических изысканий, но требует чрезвычайной тщательности, повторений эксперимента на том же или на разных полигонах. Теперь, когда теоретически всё ясно и получен магнитный предвестник, мои ребята могут заскучать от многократного повторения экспериментов одного и того же типа, поэтому я иногда переключаю их на другие задачи, добиваюсь оживления внимания и снова возвращаюсь к основной нашей теме». «А на что переключаетесь?» «Ну, например, на прогноз цунами. Здесь также удалось разработать теорию явления, и на основании этой теории составить рассчётные таблицы, которые позволяют на основе данных о глубине очага, его расстоянии от берега и направленности с 95% достоверностью  показать будет или не будет цунами. Это очень быстрая работа, хотя для такого явления, как цунами, по крайней мере, нужно иметь 99% вероятность. Уж больно велики последствия ошибки». Мы кончили свой обед и снова спустились по деревянной лестнице, желтизна которой и упругость ступеней не переставали меня удивлять и радовать. И, едва мы вошли, Сергей сказал: «Даже если трёх человек поставить на вахту, от таких вещей это не спасёт». Я присмотрелся и понял то, что он увидел, едва бросив взгляд на вахтенных. Один из них спал на боку с полным ощущением своего права, а второй дремал, время от времени открывая глаза, а потом снова погружаясь в поверхностный и беспокойный сон.

«Ну, я их сейчас проучу», — сказал Сергей. Он поднялся по лестнице, вернулся с большим гранитным булыжником и бросил этот булыжник на пол возле датчиков сейсмографа. Завыла сирена, и Сергей удовлетворённо сказал мне: «Мы добились того, что сирена параллельно включается в сельсовете, где даже ночью есть дежурный, и в оперативной группе, базирующейся здесь эскадры». Произнося эту фразу, он потянул меня за рукав, и мы очутились за каменной колонной, поддерживающей свод так, что вахтенные не могли нас видеть. Когда завыла сирена, их как будто подбросила невидимая пружина. Один из них схватил переплетённые расчётные таблицы, а второй ввёл все данные, которые вроде бы отразил сейсмограф вместе с коэффициентами из таблицы в компьютер. Мы увидели надпись: «Идёт расчёт». Через 3-4 минуты компьютер сказал человеческим голосом: «Цунами не будет».

Мы вышли из-за колонны, и мальчики радостно бросились к Сергею: «А у нас был подводный толчок, 5 баллов! Но цунами не будет». «Если будете спать на вахте, — сказал Сергей, — рано или поздно цунами будет, и вы его прозеваете, а последствия могут быть несчислимыми». И посмотрев на скисшие физиономии, он сказал: «Ну ладно, это был первый раз, пусть он будет и последний. А если Вы на себя не надеетесь, то попросим у железнодорожников специальный аппаратик, который включает сирену не только в том случае, когда уже есть угроза цунами, но и в том, когда вы оба засыпаете». Вахтенные стали угрюмыми и неразговорчивыми, и я решил, что в этот день, когда они сменятся с вахты, проводить обследование не стоит, потому, что я полагал, что уровень эмоциональной напряжённости и тревоги будет очень высок, что совсем не будет означать, что  тревожность – черта их личности.

Этот неприятный эпизод оказался очень своевременным, потому, что к бункеру сейсмологов подъехала машина, из неё вылез бородач и сказал мне: «Ваших я уже предупредил, через 10 минут на Толбачик пойдёт вертолёт, если хотите, можете к нам присоединиться, места есть. Только напоминаю, подъём к кратеру для вас вещь опасная и запрещённая». Я предупредил вахтенных, что они и, если будут, другие от вахты люди, должны прийти завтра в верхнюю комнату к 11 часам для психодиагностического исследования и психологического интервью. Попросил вывесить об этом объявления  в коридоре здания, где сейсмологи проживали. Учить быстро собираться для полёта на вертолёте нас уже давно было не нужно, тем более, что у нас на этот раз не было груза. Примерно через час полёта мы увидели, что горизон заливает ослепительно яркое зарево. Потом в этом зареве стало возможно различать очертания острого конуса с ослепительно сияющей верхушкой, и тучи, чёрные тучи, которые висели над кратером посреди абсолютно ясного неба.

Мы схватились за фотоаппараты, но пилот сказал: «Подождите, я на обратном пути вас ближе подвезу, там есть место удобное, откуда все фотографируют». Вертолёт опустился на большую, покрытую короткой травой площадку, идущую от опушки леса на какое-то далёкое расстояние, потому, что края площадки за горными отрогами не было видно. Пилот вертолёта, оставив нас возле машины, ушёл вместе с другими вулканологами, утешил нас обещанием скорого возвращения и тем, что он покажет нам то прекрасное место для фотографирования, которое все используют для этого. И тут мы поняли, что всё время слышим ровный гул, что слышали его и раньше, но относили за счёт моторов  и винтов вертолёта. Сейчас, когда вертолёт стоял, и винты его застыли в неподвижности, стало ясно, что этот гул имеет какое-то другое происхождение, поскольку он усилился, когда мы подлетели так близко к вулкану, то можно было считать, что это гул извержения. На фоне этого постоянного ровного гула внезапно возникали разрывы, то частые, то крайне редкие, и раздающиеся как будто бы с разных сторон. Мне это напомнило беспокоящий огонь, которым артиллерия обстреливает какую-нибудь стратегическую  дорогу в тылу противника. И когда такая аналогия раз возникла, то в частых постукиваюзих звуках я уже ясно услышал пулемётный огонь. Пилот не возвращался, стоять было скучно, и мы потихоньку начали продвигаться вперёд, пока, наконец, в разрыве между двумя спокойными вершинами мы не увидели острый конус, который был главным очагом извержения. Несомненно, он находился всё время на одном и том же месте, но облака серые, белые, чёрные, которые вылетали из него и на какое-то время окутывали его со всех сторон, а потом поднимались в небо, создавали иллюзию, что конус поднимается вместе с облаками, а потом, когда они поднимаются ещё выше, он тяжело падает вниз и ждёт следующей оказии для того, чтобы снова взлететь. Может быть эта иллюзия возникала ещё и потому, что конус был раскалён добела и временами казался одним из этих облаков. Мы понимали, что эти тучи возникают в очаге извержения, но когда вдруг загремела  гроза и тучи стали пронизывать молнии, это понимание становилось неустойчивым. Мы знали, что это так, но видели совсем другое. Эта гроза концентрировалась вокруг раскалённого конуса, в то время, как всё остальное небо оставалось по-прежнему ясным. Мы шли медленным прогулочным шагом но безостановочно по какой-то просеке, возможно, специально прорубленной, чтобы облегчить путь к вулкану. Мы не разговаривали, а только слушали вулкан и смотрели. Пока вдруг не услышали: «Э, ребята! Я вас где оставил? А вы докуда добрались!?»  Это был пилот вертолёта, который сказал: «Поворачиваем, поворачиваем, мне пора лететь, а вам там делать нечего».

Всё время стоял штиль, но вдруг поднялся сильный ветер и мы почувствовали, что воздух, который налетел на нас, был горячим. И мы уже были благодарны пилоту, который увёл нас из этой зоны диковинок. Мы дошли до вертолёта быстро, потому что уже шли ускоренным, а не прогулочным шагом, заняли свои места в салоне летающей машины, которая немедленно взлетела вверх, быстро поднимаясь и одновременно медленно удаляясь от вулкана. Вертолёт сделал вираж, облетая вулкан с той стороны, которой мы ещё не видели, и завис в воздухе. «Вот, сказал пилот, отсюда все фотографируют». Мы не стали нарушать традицию, достали фотоаппараты и стали делать то, что здесь делали все. «Ну что, плёночку израсходовали?» — насмешливо спросил пилот. «Похоже, что так» — ответили мы. «Ну и ладненько, — сказал пилот, — а потом сравните то, что у вас получилось, с тем, что получилось у наших». Это был хороший совет, хотя развёрнутая в особняке походная лаборатория любезно согласилась проявить и отпечатать наши фотографии, мы поглядели на них, поглядели на лежащие уже высушенные  фотографии, сделанные вулканологами и поняли, что они – мастера, а мы далеко нет. «Пожалуй, мы дадим вам несколько штук на память» — сказал человек, который распоряжался в лаборатории, — А я бы, пожалуй, попросил у вас одну из ваших плёночек». «А это для чего?» — спросил я. «А это чтобы показывать всем рвущимся к вулкану, что значительно проще заказать фотографии нам, что они будут несравненно более высокого качества, а предъявляя их друзьям и приятелям, мимоходом можно сказать, что вы были так близко от жерла вулкана, что фотографии даже у вас получились хорошо».

Бородач спросил: «В первый раз видите извержение?». «В первый» — сказали мы. «Ну, вам редкостно повезло, в первый раз увидели извержение, по поводу которого уже сейчас, хотя оно и не закончилось, собирают научные семинары и симпозиумы, потому что такого извержения в историческое время никто не видел». «А в доисторическое?» — спросил я. «А в доисторическое никто не может рассказать». А бородач любезно предложил: «Вам бы искупаться в минералочке,  потом часок поспать у нас на коечках, тогда может и работать сможете».

Продолжение следует.