Donate - Поддержка фонда Ф.Б.Березина

88. Остров Врангеля. 2

Я быстро оделся и вышел из старой обсерватории. Я действовал по обычной схеме: если в точке, в которой мы предполагаем работать, имеется хоть какое-нибудь медицинское учреждение, начинать надо со знакомства с медиками. Врач на Врангеле оказался один, прошедший множество специализаций, потому что предполагалось, что советоваться ей не с кем, и она всё должна уметь сама. Проходя в её кабинет, я обнаружил 10 коек. По-видимому, это был стационар. Я остановился и тщательно осмотрел комнату: койки стояли просторно, а с той стороны комнаты, где была входная дверь, было пустое пространство, куда в крайнем случае можно было сложить наше оборудование, закрыв его белыми стерильными простынями. «Вряд ли на Врангеле одновременно стационируется 10 человек» — подумал я, и решил, что ночлег нам на крайний случай здесь обеспечен. Напротив входной двери была такая же дверь, на которой было написано «Врач». Я постучался, вошёл и был радушно встречен врачом, которой представился. В течение следующих полутора часов я выйти из этого кабинета уже не мог, потому что она, что ей нужно показать мне несколько человек начиная с самых тяжёлых и кончая теми, чья жизнь уже не вызывала у неё беспокойства. Когда я стал поглядывать на часы (я ушёл один, никому не сказав, куда иду, и боялся, что обо мне беспокоятся), но врач сказала: «Не жадничайте со временем, я думаю, вам это время окупится».  

Никакой специализации при консультации не соблюдалось, и я даже поставил диагноз ангиомы колена у 5-летнего мальчика. Кстати, он был сыном Стенько – заместителя начальника полярной станции, и Валя по телефону тут же предложила ему мою консультацию. Вечером мы договорились, что я покажу мальчика сосудистым хирургам, когда летом Стенько поедет в отпуск через Москву. Я делал назначения, спрашивал, что есть и говорил, чем заменить, если этого препарата нету, а Валя – так звали единственного врача  — ходила за мной с тихим восхищением. Потом она спохватилась: «Так вы, наверное, не ели ещё сегодня? Надо вас покормить. А спали?» «Не слишком много, ещё не знаю, как будет дальше. У вас здесь есть небольшая гостиница, но меня заверили, что мне её не отдадут, потому что она должна пустовать на случай приезда начальства». «У сына заведующей здешним отделением оленеводческого совхоза кашель не прекращается. Посмотрите?» «Посмотрю, конечно». «Я позвоню ей, пусть зайдёт сюда, а попутно и все остальные вопросы решим». Когда управляющая отделением совхоза пришла вместе с мальчиком. Проконсультировав такое воличество пациентов,  я лишний раз возблагодарил Лениногорск (Риддер), где всё приходилось видеть и всё приходилось делать. Описывая тот период своей жизни,  я уже упоминал в тексте, что в Лениногорске у меня сначала не было стационара и мои пациенты стационировались в отдельно выделенные палаты  городской больницы №2. Соответственно, я на время становился членом врачебного коллектива этой больницы а, значит,  должен был, как и все, дежурить в этой больнице и справляться с возникающими во время моего дежурства осложнениями болезней соматических больных. Тот опыт, который я приобрёл в городской больнице №2 потом был закреплён за те полгода, что я руководил станцией скорой помощи. И соматический опыт не забывался, поскольку люди, жившие неподалёку от диспансера, особенно пенсионеры, не желавши сидеть в очереди в поликлинике, обращались ко мне со всеми своими болезнями, не желая считаться с моей узкой специализацией.

Сейчас, на Врангеле, этот опыт удивительно легко оживал. У входа в кабинет врача мальчик закашлялся, его тело свело судорогой, и этот  типичный спазматический кашель, который иногда сопровождается судорогами, не оставлял у меня сомнения в том, что я  имею дело с коклюшем. На  Врангеле были колоссальные запасы разнообразных лекарств, доставленных во время северного завоза на всякий случай, и среди них – цефалоспарины, которым я обрадовался, поскольку коклюшная палочка к ним наиболее чувствительна. Но это лечение дало бы о себе знать только через несколько дней, когда активность цефалоспаринов начала бы воздействовать на коклюшную палочку, и поэтому я совместил её с быстродействующими симптоматическими средствами. В качестве таковых я назначил кодеин, который тогда продавался свободно и каждый из присутствующих в комнате хотя бы раз принимал его от кашля, добавил транквилизаторы, поскольку мальчик был очень  беспокоен, затем хлорпромазин. Даже врач не знала, что это такое – психотропные средства появились в стране недавно, а при коклюше хлорпромазин был очень хорош, потому что кроме прямого противокашлевого действия он обладал ещё действием холинолетическим (это позволяло рассчитывать на расширение бронхов) и антигистаминным. Имевшуюся сухость я сразу снял вдыханием увлажнённого кислорода и рекомендовал в таких ситуациях делать это и впредь.

Симптоматическая терапия начала действовать практически мгновенно, через 10 минут кашель прекратился. «Могу я отправить его домой?» — спросила врач. «Да, конечно, сегодня я его больше смотреть не буду, разве что какая неожиданность. Завотделением совхоза, отправив сына домой с няней-чукчанкой и сказала мне: «Представить себе не можете, как я вам благодарна». «Но я ведь не детский врач, — возразил я, — и даже не терапевт, я психиатр и психолог». «Да, — сказала она, — но Валя мне уже рассказала, что во всех больных, которых вы у неё консультировали, вы разобрались, несмотря на вашу узкую специализацию. Я слыхала, у вас какие-то трудности?» «Да, — сказал я, — у нас нет ночлега, и нас не внесли в кают-компании в список на питание. Как вы знаете, здесь есть маленькая гостиница, но я не могу её занять, поскольку её держат пустой на случая приезда начальства». «Ну, гостиницу мы вам отдадим, начальство то ли приедет, то ли нет, а если приедет, я найду выход. А на счёт притания, подойдите ещё раз к Стенько. Если он по-прежнему будет отказывать, мы поговорим с ним вместе».

А в моё отсутствие весело и радостно Елена Дмитриевна повела ребят в ТЗП (торгово-заготовительный пункт) за кастрюлями и консервами, среди которых было много  редких, например, петушьи языки в желе, гусиные паштеты с различными не вполне понятными приправами, фаршированное горло страуса. И, когда эта команда с торжеством возвращалась к кают-компании, навстречу ей уже бежал наш сотрудник Наиль и кричал: «Ну, зачем поторопились? Нас уже включили в список на питание». За консервы за ужином все нам все были очень благодарны, они оказались прекрасной закуской. Кастрюли были очень хороши, но везти их домой мы всё-таки не решились, так как их качество в значительной степени определялось их тяжестью.

С тех пор, каждый день кроме нашей работы, предусмотренной планом экспедиции, не меньше двух человек обращались за личной консультацией или консультацией своих родственников ко мне ил Елене Дмитриевне. «Ну, – сказал я Васьковсокму, –  кто прав? Вы уверяли меня, что нам придётся покинуть остров, а в лучшем случае жить в утеплённых палатках, купленных в ТЗП, но видите, ваши прогнозы не сбываются». «Понимаете, — сказал он, — я как-то всё забываю, что вы врачи, а врачи на особом положении, я отнёсся к вам так, как к обычным «научникам». А у вас как у Эрору Смита, который сначала очень боялся ночных вызовов в криминальный район порта, но вскоре бояться их перестал после того, как многократно убедился, что тёмные личности, выскакивающие из портовых закоулков, поднимают шляпу и говорят: “Здорово, док”».

«А вы как получили разрешение на поездку на Врангель? — спросил я Васьковского, — у меня хоть деньги «Отчизна»  дала, а вы же в этой программе не участвуете». Он ответил: «Не в деньгах дело. В Президиуме Академии какие-то остаточные деньги есть даже в конце года, надо только суметь попасть на заседание Президиума. Наш шеф сумел. А если уж попал, то умный человек всегда обоснует необходимость финансирования. Дескать, у полярный растений скорость обмена на порядок выше, чем у материковых (что правда), что это важная модель, из которой можно сделать практические выводы. Но главное – это заключительная фраза, “а Американцы уже…”».

Своими консультациями, тем, как легко мы вышли из трудного положения, мы быстро завоевали всеобщую симпатию и персонал станции наши вещи и оборудование торжественно перенес  в гостиницу. Она состояла из 5 комнат и имела электропаровое отопление, вначале очень нас удивившее. Там было 5 батарей, к которым не подводились трубы, а просто с обоих боков были впрессованы мощные кипятильники и можно было включить одну батарею, две, или все 5 на полную мощность или на самый малый нагрев, регулируя с помощью тиристорного преобразователя силу тока в кипятильниках. Механик, который делал это отопление, зашёл к нам, чтобы получить свою долю похвал, и очень мне понравился. Он показал мне выточенные из мамонтовой кости чудесной красоты ожерелье, на котором внизу висел кулон, украшенный чудесной резьбой. «Как по-вашему, понравится женщине?»  — спросил он меня. «Смотря какой» — ответил я. «Ну, вы её уже видели, завтра мы с вами это подробнее обсудим».

 Вечером в кают-компании в нашу честь устроили банкет. В общем, я не пью водку, но других спиртных напитков не было, а совсем не пить было неудобно и, поставив перед собой стакан, я отхлёбывал по глотку, заедая чёрным, смазанным горчицей, хлебом.
«Феликс Борисович, вы  еврей?» — спросил Васьковский. «Да, а что?» «Ну, по крайней мере, всё становится ясным. Только еврей может пить водку подобным образом».

При исследовании персонала полярной станции  нас интересовала эффективность адаптации полярников, поскольку эта уникальна группа проводила в заполярье всё своё рабочее время,  скорость этой адаптации после отпуска, наличие или отсутствие адаптационной усталости. Адаптация после отпуска была необычайно быстрой и в основном заканчивалась в течении 10 дней, а адаптационной усталости у полярников мы не обнаружили, все испытуемые находились в том периоде адаптационной триады, который мы назвали «стабильной адаптацией».

С одним фактом мы столкнулись неожиданно. Люди, несколько раз зимовавшие и решившие, наконец-то,  пожить в  своё удовольствие на материке, материально обеспеченными за счёт полярных, зачастую возвращались через год обратно на полярку. Их никто не упрекал. Они были опытными полярниками, и брали их на полярку охотно. Я интересовался причинами возвращения, и один из вернувшихся объяснил мне их  так: «Там, на материке, суета и никакого порядка. Ты там сам по себе, а уж в герои и вовсе ж не тянешь. А здесь – все вместе, а то и в газете про тебя пишут. Ты и хотел бы здесь потратить большие деньги, да тебе их тратить не на что. Цены в ТЗП низкие, после того, как купил одежду жене и детям, и вовсе тратить не на что — на островных полярках питание бесплатное».

Мы не имели возможности исследовать этих людей во время года их пребывания на материке, но сразу после приезда с материка уровень суммарной блокады потребностей  и уровень их тревоги у них был достоверно выше, чем у тех, кто зимовку не прекращал, а примерно через полгода они вновь давали такие же результаты, как  не уезжавшие. Таким образом, мы выяснили, что у лиц с длительным стажем работы на полярных станциях адаптация к жизни на материке оказывалась более сложной, чем адаптация к привычной жизни на полярной стацнии. Многие из персонала станции 20-30 лет провели на зимовках и чувствовали себя на полярных станциях значительно комфортнее, чем на материке.

Это было самое организованное обследование за всё время наших экспедиций. На полярной станции была чёткая дисциплина, перед вахтой люди переодевались в отглаженные брюки и белые рубашки, и направление к нам на исследование приравнивалось к выходу на очередную вахту.
 
Закончив исследования полярников, два дня мы посвятили исследованиям жителей посёлка Ушаковское (ныне уже не существующего), где нас  интересовали не пришлые жители, а составляющие подавляющие большинство населения посёлка коренное оленеводческое население. Эти люди практически не общались с полярной станцией, среди них не было смешанных браков, а поскольку наши исследования включали изучение генетических маркёров (полиморфные биохимические системы) и биохимическое исследование катехоламинов (адреналин и родственные ему вещества) и кортикостероидов (гормоны надпочечников). При сравнении коренного и пришлого населения по этим показателям генетическая чистота испытуемых приобретала весьма важное значение.

О таких медведях на Врангеле я напиш у следующем посте.
В это время они уже не живут на острове. Они пришли сюда на промысел.

Posted in Без рубрики


Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *