Donate - Поддержка фонда Ф.Б.Березина

50. Лаборатория. Начало пути

Лаборатория развивалась медленно и эволюционно. Когда её развитие началось в 1963 году, я уже начал отбывать свою ректоратскую каторгу, которая отнимала много времени и сил, но давала мне некоторое влияние в научном отделе ректората. Собственно, слово «каторга» — это преувеличение, просто я вёл двойную работу с примерно равной нагрузкой – в клинике и в ректорате, да к тому же оплачивалась только одна из них по моему выбору, но одна, потому, что научные сотрудники не имели права совместительства. Я, естественно, выбрал официальный статус ведущего научного сотрудника, тогда ещё имела значение запись в трудовой книжке, но, поскольку тогда я ещё верил словам Василия Михайловича, что я перестану работать в ректорате когда кончится его пятилетний срок проректора, я полагал, что работа, которую я проводил в ректорате тоже должна быть на лучшем из возможных уровней и эту задачу я успешно решал, что приносило Василию Михайловичу лавры, а мне – широкую известность в кругах научных сотрудников и их руководителей. Но вопрос о создании лаборатории, которой бы я руководил и в которой я бы мог полностью определять тематику, не был решён, хотя Банщиков помнил об этом и несколько раз повторял свои обещания.

Когда мы начинали свои исследования, в клинике был только один психолог Валерий Павлович Ларичев. Он один занимал три комнаты полуподвала и принял нас очень радушно. Он сказал: «Я думаю, здесь поместится довольно большой коллектив, и желаю Вам его сформировать».

Когда я спросил его, хочет ли он работать по-прежнему отдельно, если появятся и другие психологи, или войдёт в наш формирующийся коллектив, Валерий Павлович сказал: «Я, вероятно, скоро исчезну. Вы не возлагайте на меня надежд». «А скоро, это когда?» — спросил я. «Ну, сначала я должен защитить диссертацию, а в дальнейшем не всё от меня зависит, — сказал Ларичев, — но я надеюсь, что не позднее, чем через полгода после защиты». «А подробнее нельзя?» — спросил я. «Не стоит, — сказал он, — это будет достаточно громкое событие, о нём узнают все, а вы – первым». Вскоре я узнал, что Ларичев учится в каком-то православном учебном заведении, а через несколько месяцев он принял сан и уже в качестве священника оказывал духовную помощь пациентам, находящимся в кризисном состоянии. Впоследствии мы узнали, что он происходил из старинного священнического рода, а духовную помощь при кризисных состояниях он оказывал в Московском кризисном центре, которым руководила А.Г. Амбрумова. Хотя это и не имеет отношения к моей лаборатории, я хочу сказать, что Ларичев после смерти жены принял постриг, получил сан игумена. Сейчас он известен как игумен Валерий, настоятель храма во имя святых мучеников Флора и Лавра в селе Ям Домодедовского района Московской области. Я хочу сказать, что он был хорошим психиатром, и что его стремление к оказанию духовной помощи, особенно в кризисных состояниях, было продолжением его психотерапевтической деятельности хотя и в сане священника.

Реализация проекта интенсифицировалась, когда в 1963 году окончила психологический факультет университета Лидия Дмитриевна Варрик. К этому времени я с ней работал уже 4 года, она быстро вошла в тематику и ещё быстрее научилась оформлять необходимые материалы. Это была докомпьютерная эпоха. У меня в кабинете не было даже терминала большого компьютера. Группа продолжала исследования психопатологических явлений, при заинтересованности гипоталамических структур.

Мы арендовали компьютерное  время в Центре коллективного пользования (все такие центры были подчинены госкомитету по информатике и кибернетике) и Лида Варрик, она разрешала называть себя по имени, научилась использовать  то небольшое время, которое мы могли позволить себе покупать, ибо это было довольно дорого.

Распечатав длинные таблицы, Лида отдавала их мне, а я пытался на основании этих таблиц обобщить материал. Некоторое время Лида смотрела на меня спокойно, а потом раздражённо говорила: «Отойдите, шеф, дайте работать тем, кто умеет». Она действительно считала и делала предварительные выводы с поразительной быстротой. Я договорился с Банщиковым, что институт напишет на психологический факультет заявку с просьбой распределить Л.Д.Варрик в психологическую группу ведущего научного сотрудника Ф.Б. Березина. Тут я впервые столкнулся с ролью еврейского вопроса. По счастью, это было предварительное столкновение, на этом примере я только учился, как нужно действовать в подобном случае, потому что в крови Лидии Дмитриевны не было еврейской крови, и вызвавшая уверенность в её семитском происхождении фамилия Варрик была эстонской фамилией. Когда, пригласив Лиду приехать в клинику, я зашёл к Банщикову сказать, что она может приступить к работе, он сказал: «Да тут появились какие-то трудности. Ставку сняли что ли». Лида не была еврейкой, я мог поверить, что действительно сняли ставку, но в моём интуитивном восприятии не возникло никаких сомнений, и я сказал: «Василий Михайлович, она не еврейка». «Ну да? – сказал Бащиков, — а фамилия, откуда такая?» «Фамилия эстонская, — сказал я, — а после войны её дед был министром здравоохранения Эстонской Советской Социалистической Республики. Правда, есть ещё другая линия, но тут ситуация ещё более ясная. Фамилия отца её матери была Вешняков, он погиб во время обороны Москвы. Если Вы зайдёте в ректорат, Вы можете обнаружить эту фамилию, выгравированную золотом на мемориальной доске». «Что ты говоришь? — сказал мне поражённый Банщиков, — она сейчас в клинике?» «Да». «А паспорт у неё с собой?» «Не знаю, давайте её пригласим, спросим». Я позвонил в тот полуподвал, который был моим кабинетом и попросил Лиду подняться. «Дед, который погиб, имел какие-нибудь награды?»- спросил Банщиков. «Орден Боевого Красного Знамени». «А тот твой дед, который был министром?» «Он получил два ордена на фронте и два за то время, что был министром». «Как повезло, — сказал Банщиков, — а паспорт у тебя с собой?» «Да» — сказала Лида. «Дайка его мне». Банщиков просмотрел паспорт с просветлевшим лицом и сказал: «Не бойся, оставь мне его до завтра. Завтра будет приказ о твоём зачислении».

Он не обманул и уже со следующего дня мы работали с Лидой вместе, и каждый раз, уходя в ректорат, я формулировал ей очередное поручение. Она была хорошим психологом, хотя только кончила университет, и впоследствии она проводила интервью с моими тематическими пациентами, что сильно экономило моё время. «Нужна лаборантка», — сказала Лида. «Ну, — сказал я, — это не  вызывает сомнений, только чья это будет лаборантка? Структуры у нас нет». «Ну, пусть для начала моя, — сказала Лида, — я умею работать с новичками». В клинику пришёл новый выпуск медицинских училищ, и мы оба побеседовав с принятыми на работу в клинику, не сговариваясь, отобрали тоненькую белокурую девочку с упрямыми глазами и неспособностью хотя бы час просидеть без дела. Она окончила медицинское училище при Всесозюзном комитете Красного креста и красного полумесяца, и получила квалификацию медицинской сестры широкого профиля. Так, вторым сотрудником нарождающейся системы, всё ещё не лаборатории, а группы ведущего научного сотрудника Березина, стала Антонина Болиславовна Юзвяк. До того, как мы попросили включить её в состав нашей группы, она сидела в бомбоубежище (единственно свободное помещение)  и готовила журналы поступления пациентов в клинику. Её охотно перевели в нашу группу, но ставки у нас не было, зато была свободная ставка трудотерапевта в мужском отделении для беспокойных больных. 4 года Антонина Болиславовна числилась трудотерапевтом. Её смущала неопределённость её положения, но, не смотря на это, она работала  чрезвычайно интенсивно, настолько, что Лидия Дмитриевна говорила ей: «Не надо выматываться, работа не волк, в лес не убежит», но это никак не сказывалось на мотивации Антонины Болиславовны. И когда возник вопрос о том, чтобы вернуть ставку трудотерапевта в отделение, к которому она принадлежала, я пришёл к Жарикову, который к этому времени уже сменил Банщикова на посту заведующего кафедрой, и, достав из папки бумагу, показал ему объём проделанной Юзвяк работы, доказывающий как она нашей группе нужна, и её ценность как старшего лаборанта была несравненно выше, чем её ценность в качестве трудинструктора. «Я подожду, — сказал Жариков, — но нужно решать вопрос кардинально. Подумайте, в каком направлении вам для этого нужно работать».

Мы много работали с пациентами и не только с находящимися в клинике имени Корсакова, но и с пациентами, страдающими кардиальной формой вегетативно-сосудистой дистонии, которую так легко спутать с инфарктом, с больными, страдающими приступами мерцательной аритмии, или обнаруживающими постоянную аритмию предсердного ритма, не требующую в отличие от приступообразной, запускающих факторов.

Я всё ещё работал в ректорате (проректором в это время был Н.А. Преображенский), и сказал, что эта работа – чисто лечебная, и мы не можем тратить на неё время научных сотрудников. В результате между отделом науки и лечебным отделом ректората (управление клиник) была достигнута договорённость о создании ещё одного подразделения Межклинической психодиагностической лаборатории (МПЛ), основные задачи которой были практическими и заключались в том,  чтобы результаты, полученные в ходе исследований научной группы эффективно внедрялись в практику, независимо от того, в какой клинике находились пациенты. Почти одновременно с созданием МПЛ в лабораторию пришли ещё два сотрудника и она получила статус отдела НИЧ, так как состояла уже из трёх подразделений. Появление этих двух сотрудников носило несколько юмористический характер. Мне позвонил Меньшиков, уже проректор, и сказал: «Феликс Борисович, мы думаем повысить статус вашей лаборатории, но для этого вам не хватает последнего камешка – ещё одного человека. Его руководитель Эмма Саркисянц полагает, что его подготовка более соответствует вашему профилю. Ну, так что, берёте Роберта Рожанца?». Я понял, что Меньшиков заинтересован, чтобы Рожанец работал у меня, было бы ошибкой не воспользоваться этой ситуацией, и я сказал: «Да, конечно, я согласен, чтобы к нам перевели Рожанца, но и Михайлова». Я знал, что Рожанец приходит ненадолго, он собирался работать в институте имени Сербского и перейти туда сразу после защиты докторской диссертации. Что касается Михайлова, то я знал, что он не самый уживчивый человек, но в некоторых условиях, например в экспедиции, его способность быстро мобилизоваться и делать работу раза в два быстрее, чем любой другой из наших сотрудников, была полезной и перекрывала его недостатки.

После приказа о демобилизации из армии ушли эффективные сотрудники Ларцев (который в настоящее время уже достиг учёной степени доктора наук и учёного звания профессора в центре медицины катастроф) и Лавров, который после двухгодичной стажировки в лаборатории должен был занять ответственный пост в психологической службе КГБ. Ларцев был чрезвычайно активным и честолюбивым человеком, он рассчитывал достичь важных результатов в экстремальной медицине, и готов был много работать ради этого. Лавров был человеком тщательным, педантичным, и нередко говорил о том, что существующее поколение специалистов не в состоянии воспринять даже те научные данные, которые в лаборатории уже стали привычными.
Антонину Болиславовну мы перевели в МПЛ на должность медицинской сестры, а спустя год, когда медицинских сестёр стало несколько, на должность старшей медицинской сестры. Её активность и работоспособность позволяла ей помимо административных обязанностей старшей медицинской сестры выполнять и работу по обработке материалов, лежащих в основе научных публикаций. Мы были очень довольны ею, и по инициативы Лиды Варрик предложили ей поступать в медицинский институт, потому что мы не сомневались, что, окончив институт, она станет великолепным врачом. Когда она рассказала о нашем предложении своей матери,  у последней это вызвало отрицательную реакцию. Она сказала об этом самой Антонине Болиславовне и приехала в лабораторию (теперь, когда возникла МПЛ, термин «лаборатория» употреблялся нами уже с полным правом), и провела со мною и Лидей Дмитриевной «вразумляющую» беседу. Она сказала, что в их семье, которая насчитывает 14 человек, никто не имеет высшего образования, что получив такое образование, Антонина Юзвяк станет чужеродным телом в семье. Меня заинтересовало, откуда же взялись эти 14 человек, и тогда я получил ответ, напомнивший мне сцену из «Вини-Пуха», поскольку там был кролик, а у кролика были родственники кролика, а у родственников кролика были родственники родственников, так, что набрать 14 человек не представляло труда. Антонина отнеслась к  ситуации серьёзно. Ей хотелось стать врачом, но любовь к отцу и матери оказалась сильнее этого желания. «Может быть потом, — сказала она мне, — когда подрастут внуки и возьмут на себя заботу о наших родителях». Я знал, что если такое решение не принимается сразу, оно не принимается никогда. Мне оставалось разъяснять Антонине всё более и более сложные вещи, она разбиралась в нашей тематике лучше, чем врачи со стороны, но диплома это не заменяло. Свыше 30 лет проработала Антонина Юзвяк в нашем проекте и чувствовала себя хозяйкой нашей лаборатории, всех её сложных конструкций, и была на равных со всеми нашими врачами. Она воспринимала лабораторию как второй дом, и, уходя из дому, говорила матери: «Я иду во второй мой дом. Я постараюсь вернуться  в этот дом к 17, как полагается по КЗОТу, но ты же понимаешь, что всегда могут возникнуть обстоятельства, который заставят меня задержаться». Когда она рассчитывала какой-либо материал, она могла взять его копию с собой и на следующий день с гордостью показать законченную работу.

И теперь, после всех описанных перестановок я возглавил крупное подразделение.

Читать комментарии

К комментариям в ЖЖ

Posted in Без рубрики

2 комментария to “50. Лаборатория. Начало пути”

  • Lydia:

    Шеф! В 1963 году а училась в 9-м классе, а кончила психфак в 1971. Но я все равно  люблю Вас и свои фотографии.

  • berezin-fb:

    Дорогая Лида!

    Мне было очень приятно получить от тебя комментарий. Все, что написано в моем тексте, к которому ты прислала комментарий, действительно имело место. Помнишь ли ты это? То, что я поставил тебе более ранний год начала работы в лаборатории, не играет роли. Ведь до твоего отъезда в Соединенные Штаты ты работала только у меня. Мне будет очень приятно, если ты прочтешь мой журнал с самого начала, потому что описанному в этих текстах ты была свидетелем, а мне бы хотелось, чтобы ты знала и помнила то, что было до тебя и после тебя. Чтобы ты вспоминала об этом. Ведь до генетического предела мне осталось два года. (О болезнях не говорю). А людей, которые будут меня вспоминать, можно сосчитать по пальцам одной руки.

    Пожалуйста, будь счастлива и живи долго. И как говорит Игорь Дашевский, по-прежнему будь прекрасна и мудра, или мудра и прекрасна — эти качества можно  переставлять в любой последовательности. Свою электронную почту я пришлю тебе отдельно.

    Ф.Березин


Добавить комментарий для Lydia Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *