Donate - Поддержка фонда Ф.Б.Березина

45. Майк Петрович Мирошников

Третьим моим коллегой был Майк Петрович Мирошников, личность вполне легендарная. В 17 лет он добровольцем ушёл в армию, полгода провёл в запасном полку, откуда вынес отвращение к физической работе и недоверие к любому начальству. Он свободно владел немецким, несколько хуже – английским, был включён группу генерального штаба, которая вместе с передовыми частями входила в освобождённые или захваченные города, составляла представление об обстановке и сообщали свои представления в генеральный штаб. И хотя это была работа на самой что ни на есть передовой, в его военном билете было написано «Место службы – генеральный штаб», и никто не позаботился заметить, что он был в действующей армии.

Майк легко мог исправить эту ошибку, достаточно было обратиться в архив министерства обороны с просьбой указать физическое местонахождение группы, к которой он принадлежал на разных этапах боевых действий, но Майк этого не сделал. «Не я должен был об этом заботиться, — сказал он, — Изменение формулировки в военном билете – это прямая обязанность моего командования». Что касается льгот, которые он при этом терял, то он утверждал, что даже если бы ему удалось получить эти льготы, переписка на эту тему – слишком дорогая цена. Он много рассказывал о своей службе, и говорил, в частности: «Немцы, на территориях которые были уже оккупированы, вели себя мирно, но браты поляки и браты украинцы не были столь спокойными людьми, во всяком случае, от своей комнаты до столовой я шёл с автоматическим пистолетом в руках». После окончания войны он работал в советской военной администрации в Германии, где общаясь с союзниками он сильно улучшил свой английский и освоил французский, языки давались ему поразительно легко, и стал офицером по связям с союзными миссиями. «Я в одиночку ездил и к французам, и к англичанам, и к американцам, что вызывало настороженность моих сослуживцев, во всяком случае в столовой за один стол со мной старались не садиться». С горькой иронией он рассказывал о том, что ему поручили организовывать обмен журнальными изданиями и когда он считал, что добился выдающегося успеха, обменяв подписку «Крокодил» на подписку «Американский журнал современного вооружения», его руководство отказалось утвердить такой обмен, потому что «в «Крокодиле» бывают заметки, которые лучше не читать иностранцам». Прямой поезд Берлин-Москва был подчинён советской военной администрации, в нём всегда были места и не надо было заботиться, чтобы заранее их бронировать, и каждый, кому нужно было выезжать в Союз, такую возможность имел. Но начальник службы тыла регулярно писал докладные командующему о том, что в поезде остаются свободные места и его нужно сократить по крайней мере на один вагон. В конце концов командующий на этот шаг пошёл, и всё стало на свои места – билеты надо было бронировать заранее и далеко не все желающие имели возможность уехать. Майк знал массу таких историй и рассказывая их говорил: «Понимаете, я не мог оставаться кадровым офицером в армии. Благо у меня была гипертония и в конце концов врачебная комиссия сменила формулировку моей годности на «годен в военное время», а время было уже мирное». Вдумчивый, с широким кругозором он блестяще учился во 2 медицинском институте и преподаватель латинского языка извинялся перед ним за то, что латынь даётся в таком скромном объёме. Я многое понял уже на второй день общения с Майком Петровичем, когда я увидел, что он сидит в ординаторской в тяжкой задумчивости. «Что-нибудь случилось?» — спросил я. «Да нет, — сказал Майк, — просто я должен сегодня сдавать экзамен кандидатского минимума по иностранному языку, и забыл, на какой язык я записался». Он всё-таки выяснил, что записался на английский язык. Люди сдававшие разные языки сидели в одной аудитории и считалось, что если люди, которые сдают разные языки, сидят за одним столом, то они не могу друг другу оказаить помощь. Майк сдавал английский и с ним за одним столом сидел клинический ординатор санаторного мужского отделения Гарий Каюмов. Он, вероятно, достаточно интенсивно готовился к этим экзаменам (он сдавал немецкий), но когда он увидел рядом с собой Майка, он облегчённо вздохнул и передвину к Майку своё задание. Майку делать всё равно было нечего и он написал Каюмову ответы. Преподаватель, которая вела языковую группу немецкого, сказала Каюмову: «Вы хорошо продвинулись, когда у нас был семинар по языку в прошлый раз, вы были значительно слабее». Майк никому ничего не сказал, но Каюмов рассказал об этом всем в клинике, потому что ему хотелось разлечься и развлечь всех окружающих. Майк был чрезвычайно тактичен. Когда в ординаторскую к нам зашла чем-то огорчённая Миниха Исааковна Шпильрейн (человек известный не только в клинике, потому что она была племянницей Сабины Шпильрейн – ближайшей сотрудницей Юнга, а её отца, профессора Когана, расстреляли после постановления об извращениях в педологической науке), я, желая её утешить, положил ей руку на плечо. Тогда я ещё не знал, что Миниха физически не переносит прикосновения. Она дёрнула плечом, а Майк Петрович сказал: «Миниха Исааковна, Феликс Борисович чрезвычайно тактичный человек, он просто не знал, что вы не любите прикосновений, а навык у него такой есть, потому что именно так психиатр устанавливает контакт с больным». Миниха рассмеялась, и вскоре мы с ней стали приятелями. Ещё одну вещь я хочу сказать: Майк был необыкновенно наблюдательным. Когда мы однажды вместе вышли из клиники, я сказал: «Мне придётся вернуться, я забыл на столе в кабинете нужную мне книгу». «Я не знаю, где вы забыли книгу, — сказал Майк, — но когда мы выходили из кабинета, на вашем столе ничего не было». Я уже знал, что проверять его слова не нужно. Книгу можно было взять в библиотеке, и мы пошли в фундаментальную библиотеку института. Это было во время очередной израильско-арабской войны, и Майк откровенно излагал мне своё мнение. Вдруг, не меняя ни тона, ни тембра голоса, он стал говорить о последних работах по обмену катехоламинов. Я удивился, но слушал не перебивая, Майк ничего не делал не имея для этого оснований. Метров через 300 он сказал тихо: «Вот в этом доме, мимо которого мы прошли, явочная квартира КГБ, политических разговоров возле неё вести не стоит». «Откуда вы знаете?» — сказал я. «Ну, я же хожу здесь часто. А есть некоторые признаки». Если бы Майк Петрович хотел мне сообщить, какие именно это были признаки, он бы это сделал, но он не стал уточнять характер признаков, и я не стал задавать вопросов.

Читать комментарии

Этот пост в ЖЖ

Posted in Без рубрики

2 комментария to “45. Майк Петрович Мирошников”

  • Алексей:

    Очень интересно, Феликс Борисович.
    Про  Сабину Шпильрейн узнал впервые в прошлом году, прочитав "Тайную жизнь Карла Юнга".  Сложная судьба, что и говорить.

    • berezin-fb:

      Глубокоуважаемый Алексей!
      Поскольку Миниха Шпильрейн, которая работала в наше клинике, была любимой племянницей Сабины и хранительницей ее архивов, я узнал про Сабину, как только пришел в клинику в 1962 году, а архив дал мне ценную о ней информацию. Полностью согласен с тем. что это очень сложная судьба.
      Ф.Березин


Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *