Donate - Поддержка фонда Ф.Б.Березина

16. Административная этика и прощание с Канайкой.

Второй случай был совсем другого рода. Пошли дожди, на второй день ливней в моём отделении потекла крыша. Я позвонил заместителю Бориса Николаевича по административно-хозяйственной части, он обещал всё быстро сделать, но не сделал. Когда я позвонил вторично, я его не застал на рабочем месте и решил зайти в административно-хозяйственную часть, чтобы объясниться без посредства телефона. Но придя на адмхозчасть я снова его не застал, а мне нужно было принимать необходимые противопотопные меры. Уходя, я оставил записку (я не помню, как его звали, допустим, Пётр Петрович): «Глубокоуважаемый Пётр Петрович! Я был бы Вам весьма признателен, если бы Вы приняли экстренные меры для выполнения своего обещания и привели бы в порядок кровлю. В нынешней ситуации она может и обрушиться. Заранее благодарен Вам, искренне Ваш, Феликс Борисович». Работа на кровле начались через 20 минут после того, как он получил записку. Но, кроме того, он обходил все хозяйственные подразделения и вслух читал мою записку, которая показалась ему чрезвычайно забавной. Вероятно, мне следовало раньше, чем писать записку ознакомиться с местным выражением воспитанных форм поведения, поскольку реакция на мою записку явно показала, что эти формы с моими не совпадают. А потом я невольно стал свидетелем разговора Бориса Николаевича с Петром Петровичем: «Вот ты читаешь эту записку для чего?» «Да так, забавно очень». «Да, — сказал Борис Николаевич, — только умный человек использует случай, чтобы набираться опыта, у тебя это не получилось» «А что?» «А то, что ты первый раз в жизни увидел образец грамотной административной переписки, который и сам должен был использовать и прочитать своим не для забавы, а для того, чтобы учились грамотно вести административную переписку». Результат этой беседы был поразительным. Из словарного запаса Петра Петровича мгновенно и полностью исчезла нецензурная лексика, письменным обращением ко мне стало «Глубокоуважаемый Феликс Борисович», а потом я услышал, как он говорил кому-то: «Ну что ты мне тут написал?! Культурному человеку даже читать это зазорно! Я вот купил два экземпляра учебника по административной переписке, хочу один тебе подарить.

Три месяца в Канайке к моему удивлению не вызвали у меня никаких неприятных эмоций. Вскоре москвич Лев Голубых возглавил второе отделение, он был человеком общительным, доброжелательным, остроумным и уже имел некоторый психиатрический опыт, поскольку кончал по психиатрии интернатуру. Тогда, на мой взгляд, мы составили хорошую пару, и Борис Николаевич сказал: «Ну, хотя бы с заведующими отделений мне повезло». Мы пытались хоть сколько-нибудь осовременить лечение. Тогда даже введение сульфазина считалось прогрессивным методом, а электрошоковая терапия, которая в Канайке стала доступной после того, как привезли два ЭСТ аппарата, в некоторых случаях применяется в психиатрической практике даже сейчас, хотя и нечасто. Наиболее распространённая до появления нейролептических средств инсулино-шоковая терапия в Канайке оказалось недоступна. Инсулин был дорог и не было персонала, который можно было бы выделить специально для обслуживания инсулиновой палаты. Сульфазин при грамотном его применении с обезболиванием места введения постоянными грелками во избежание образования инфильтартов оказался средством, позволяющим смягчить остроту психотического процесса и существенно уменьшить количество пациентов с выраженным психотическим возбуждением. Я ввёл в отделении ночные журналы сестринского наблюдения, распорядившись, чтобы больные, получающие сульфазин, должны находиться под особенно тщательным наблюдением. В этом дневнике мы однажды прочли забавную запись. В этом случае сульфазин был назначен пациентке в остром истерическом состоянии, проявлявшемся в сумеречном состоянии сознания. После первой же инъекции сознание стало ясным, но спустя сутки возник истерический мутизм (исчезновение речи). Такой быстрый эффект сульфазино-терапии при сумеречном состоянии был необычен и хотя мутизм на мой взгляд не служил показанием для лечения сульфазином, но я предположил, что возможна индивидуальная реакция и стоит попробовать ещё одну инъекцию сульфазина. Речь после этой инъекции, к сожалению, не возобновилась, а в ночном сестринском дневнике появилась запись: «Пациентка не разговаривает. Мимикой и пантомимикой объясняет, что от уколов в задницу голос не появится». Мутизм удалось снять с помощью нескольких сеансов гипноза, хотя до первой инъекции сульфазина никакие истерические проявления гипнозом не снимались. А явная положительная динамика позволила мне перевести пациентку из загородной больницы для хроников в областную психиатрическую больницу.

Мне удалось снять страх пациентов перед электрошоковой терапией. Я использовал тиопентал натрия для ультракороткого наркоза, во время которого пациенту накладывались электроды и проводился электрошок. Сон после электрошока примерно совпадал по времени с действием тиопентала натрия, и проснувшись пациент знал только то, что он посетил кабинет, где с помощью внутривенного вливания вызывался сон. Терапия сном была тогда весьма популярна и ни у кого не вызывала удивления.

Незадолго до отъезда из Канайки я испытал тягостное ощущение бессилия, когда в отделении один за другим возникли два случая фебрильной катотонии – заболевания, которое до появления нейролептических средств было безусловно смертельным. И хотя безнадёжность любой терапии в этих случаях была очевидна, к Борису Николаевичу, который меня в этот день вызвал, я пришёл в настроении довольно мрачном. «Беда какая?» – спросил он. Я объяснил. «Ну, брат, — сказал Борис Николаевич, — это претензия не к тебе, а к мировой психиатрической науке. Тяжело, это я понимаю. Как когда на фронте стоишь у постели смертельно раненого бойца. Ну тем более, пора тебе покидать Канайку. Я уезжаю через две недели, и к этому времени ты уже должен быть в Лениногорске, куда и был распределён изначально. Я уже позвонил Ростиславу Щеглову, который заведует горздравотделом, можешь выезжать хоть завтра. Хотя, наверное, лучше подвести итог всем делам, передать пациентов. Времени у тебя на это хватит». «Борис Николаевич, — сказал я, — А я ведь не проходил усовершенствования по психиатрии. Может быть, направите меня на усовершенствование? А уже оттуда – в Лениногорск». «Ну, это уже Ростислав должен решать. Хотя пару слов я ему замолвлю».

Через неделю я прощался с Канайкой, с персоналом, с Петром Петровичем, который успел многому научиться в области административной этики и административной переписки, со Львом Голубых, с которым успел подружиться, и с Борисом Николаевичем, который в честь моего отъезда дал прощальный обед. «Я хочу поблагодарить Вас, — сказал я, — Я многому у Вас научился, и не только в профессиональной сфере». «Да, — сказал он спокойно, — я привык слышать такие слова от сотрудников, с которыми расставался, и был бы очень удивлён, если бы Вы их не сказали». Его слова вызвали сдержанный смех присутствующих, а мне почему-то стало грустно, хотя конечно я не собирался отменять свой отъезд.

В Лениногорск я в тот раз не попал. Я сообщил Ростиславу Щеглову по телефону что выезжаю, а он сказал мне: «Ты же, вроде, хотел пройти усовершенствование? Скажи где, я напишу приказ и командировочное удостоверение. Получишь их в облздравотделе. Четыре месяца усовершенствования, два отпуска. В мае жду тебя в Лениногорске». Много позднее я узнал, что речь снова шла о жизни и смерти, и что как всегда в этих случаях моя судьба выбрала жизнь. Но об этом я напишу позднее.

Читать комментарии

Этот пост в ЖЖ

Posted in Без рубрики

5 комментариев to “16. Административная этика и прощание с Канайкой.”

  • Арсений:

    инфильтартов

  • Эдуард:

    Статья занятная, скорее всего эти препараты он сам и принимал.
    от идиотизма так и не излечился.
    Врет как все пьяницы — главврачи психбольницы Новая -Канайка,

    • berezin-fb:

      Глубокоуважаемый Эдуард!
      Не понимаю, о ком идет речь. Человек, который был главврачом в то недолгое время, пока я работал в Канайке, сразу после отъезда из Канайки был утвержден в степени доктора наук и получил кафедру. Пьяницей его было нельзя назвать ни в коем случае, и никаких препаратов он не принимал.
      Ф.Березин

  • Эдуард:

    г-н Березин врет. Сам я канайский и этих людей не видел и не слыышал.
    Глав. врач — Жильцов   убил бы за протекающие крыши.
    М-да , ради красного словца , п …оимеет и …

     

    • berezin-fb:

      Глубокоуважаемый Эдуард!
      Я работал в Канайке очень недолгое время, около трех месяцев, крыша протекла один раз, не было процесса постоянно текущих крыш. Это был период организации больницы, и главным врачом этой больницы был человек по фамилии Палкин. Его титул назывался «главный врач-организатор», и он оставил больницу сразу после завершения ее организации. К этому времени ему была утверждена докторская диссертация, и он получил кафедру. Что я еще соврал? Я не знаю, что Вы обозначаете термином «канайский». Сколько лет Вам было в 52-м году, да и были ли Вы уже тогда? Не откажите в любезности сообщить мне свой возраст. Какого Вы года рождения? Ну а говорить старому, почтенному, вырастившему многие поколения студентов, профессору, что он врет — это просто грубо, но ничего не доказывает.
      Ф.Березин


Добавить комментарий для Эдуард Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *