Начало цикла.
Предыдыдущий пост цикла.

На следующий день после конференции я выяснил, что по четвергам во втором отделении занятий нет, и две учебные комнаты целый день свободны. В этот день было удобнее всего работать с Ларой, потому что не нужно было приспосабливаться ко времени, когда свободно помещение. В этой же связи длительность работы не была ограничена. Поэтому, сделав самые необходимые дела в лаборатории и сообщив Антонине Болеславовне, что я буду во втором отделении, я поднялся на второй этаж и, открыв дверь в отделение, сразу увидел Лару, которая сидела на стуле, а её каталка стояла рядом. Это была уже другая каталка, её можно было назвать креслом-каталкой, сидя в ней и вращая её колёса Лара могла передвигаться самостоятельно. Лара о чём-то беседовала с соседкой по отделению. Я подошёл и поздоровался.

Лара сидела на стуле, а её каталка стояла рядом.
Фото:    Marcel Oosterwijk

— Лара, — спросил я, — вы хотели бы продолжить беседу, которую ведёте, или вы можете сейчас оторваться от этой беседы и побеседовать со мной?
— Побеседовать с вами важнее, — сказала Лара, — и, повернувшись к своей собеседнице,  сказала: — Галя, мы ведь сможем сегодня ещё поговорить?
— Да, скорее вечером, — сказала Галя.
— Хорошо, тогда я пойду общаться со своим лечащим врачом.
Галя засмеялась:
— У тебя очень демократичный лечащий врач, обычно когда лечащий врач хочет разговаривать с пациенткой, он не спрашивает, чем она занята.
— Я думаю, что вы преувеличиваете, — сказал я Гале, — каждый врач считается с делами и временем своего пациента.
— Может быть, я просто этого не замечала, — сказала Галя.
— Не исключено, — сказал я, и, уже обращаясь к Ларе, спросил: — Как вы теперь передвигаетесь?
— Я в состоянии встать на ноги и сесть вот в это кресло. А дальше я могу двигаться уже сама на кресле-каталке. Видите, какого прогресса я достигла!
— Но, всё-таки, вы не можете сделать ни одного шага?
— У меня такое ощущение, — сказала Лара, что я могу переставить левую ногу, если держусь за какую-нибудь опору. Я могу даже опустить её на пол, но я не могу подтянуть к ней правую, поэтому шага не получается.
— Ну, это всё равно прогресс, — сказал я.
— А как вы оцениваете своё самочувствие в целом? – спросил я, когда мы уже расположились в учебной комнате.
Неожиданно лицо Лары исказилось болезненной гримасой и на её глазах появились слёзы.
— Что случилось, Лара?
— Моя сестра живёт в Америке, — сказала она, — она позвонила тёте для того, чтобы узнать о том, что здесь происходит. Но у неё не возникло желания прилететь в Союз и навестить маму или меня. Она даже не сослалась на занятость. Вероятно, ей казалось совершенно естественным удовлетвориться разговором по телефону.
— А ваша сестра давно живёт в Америке?
— Уже пять лет. Она уехала за четыре года до смерти отца в США, для того чтобы  получить там последипломное образование, что-то вроде нашей аспирантуры.
— И у неё на последипломное обучение ушло пять лет?
— Нет, она уложилась в три года, и она уже, выражаясь по-тамошнему, PhD по электронным системам и технологиям. Но она уже не вернётся в Союз, потому что вышла замуж за американца.
— Скажите, Лара, а у вашей сестры всегда были технические наклонности?
— Да. В школе физика и математика были её любимыми предметами.
— А какие предметы были в школе вашими любимыми?
— Я – гуманитарий, я любила литературу, историю, изобразительное искусство.
— А как ваш отец относился к выбору вашей сестры и вашему?
— Он считал, что то дело, которое выбрала для себя сестра, более серьёзно. Но, с другой стороны, он видел, что оно отнимает очень много времени и смеялся, когда говорил: «Кто-то же должен и с родителями быть, не всем в космос летать!».
Лара снова погрустнела и сказала:
— Так и получилось. Сестры никогда не было дома, она была в институте, или в библиотеке, или у друзей, и даже в театре она бывала чаще, чем я. А когда мама стала болеть, домашние работы в значительной степени легли на меня. Отец говорил: «У Оксаны много серьёзной работы, твоя учёба полегче». Это было уже тогда, когда мы обе были студентками, Оксана в МАИ, а я на филфаке МГУ на отделении русской и славянской литературы. И так оно и пошло. У Оксаны всё время была своя жизнь, которая для родителей была важнее, чем её участие в делах семьи. А я была при родителях. Я не собираюсь роптать, я любила своего отца и люблю маму, но у меня не получилось своей жизни. Родители купили мне однокомнатную квартиру, но я там практически не бываю, потому что всё время нужна дома. Мне выделялось время для занятий в студенческом театре МГУ, это поощрялось, и отец любил с гордостью сообщать об этом своим приятелям. Но у родителей и в мыслях не было, что я могу стать актрисой. «Самодеятельность» звучало красиво, а студенческий театр при МГУ пользовался известностью. Когда умер отец, состояние мамы ухудшилось. Её приступы стенокардии стали частыми, и я старалась всё время быть дома, когда была не занята в университете, а потом на работе.
— Вас огорчает, что ваша жизнь так сложилась?
— Нет. Родители дали мне очень многое. Я хотела, чтобы как можно дольше жил отец, а теперь, когда он умер, я хочу, чтобы как можно дольше жила мамочка.
— Но ваша мама ведь тоже не молодой человек и не слишком здоровый. Как бы вы не заботились о ней, скорее всего, она умрёт раньше вас, и вы останетесь в одиночестве в двух квартирах.
Слёзы на глазах Лары высохли, её лицо приобрело несколько надменный характер. Она сказала:
— Об этом сейчас не время думать. Сейчас нужно думать о том, чтобы мамочка прожила как можно дольше.
— Но сейчас вы тоже нездоровы, — сказал я, — кто будет ухаживать за мамой?
— Тётя пообещала побыть с ней месяц после её  выписки. Может и дольше, если я не смогу взять на себя всю нагрузку.
— А как вы полагаете, когда вы сможете взять на себя всю нагрузку?
— Я думаю, что вам это виднее, ведь вы врач, вы будете меня лечить, и вы мне скажете, когда я смогу взять на себя ту нагрузку, которую несла до болезни.
— Да, конечно, — сказал я, — я сделаю всё возможное, чтобы это произошло в не слишком отдалённо будущем.
Тон голоса Лары и выражение  её лица опять изменились: тон стал печальным и на глазах вновь выступили слёзы.
— Но вы же не будете слишком торопиться, — спросила она, — мне предстоит трудная жизнь и я хочу быть полностью здоровой.
— Естественно, я сделаю всё, что возможно.
— Мне хотелось бы отвлечься от грусти и нерадостной перспективы, — сказала Лара, — Видите, я работаю старательно, я продвигаюсь к выздоровлению довольно быстро. Может быть, я заслужила поощрение?
— Какое именно?
— Мы договорились, что поощрениями для меня будут стихи.
— Да, — подтвердил я, — но мы договорились, что не будем играть в одни ворота, и что вы будете не только слушать стихи, но и читать их. А это  не просто договорённость, читать стихи вам полезно.
— Хорошо, — сказала Лара, — прочтите вы что-нибудь, а потом прочту я.
— Вас по-прежнему интересует Блок?
— Можете прочесть то, что вам хочется, но Блок меня интересует.
— Ну, давайте ещё поговорим о Блоке. Вы знаете драматургию Блока?
— Хуже, чем стихи.
— Давайте, я вам прочту диалог Бертрана и Гаэтана из пьесы «Роза и крест»?
— Эту пьесу я знаю, и тем более мне интересно послушать, как это звучит.
Я прочёл этот диалог, естественно по памяти, начиная со слов Гаэтана (Странника):

Возле синего озера юная мать
Вечером поздним, в тумане,
Отошла от моей колыбели…
Фея — младенца меня
Унесла в свой чертог озерной
И в туманном плену воспитала…
<…И в слезах повторяла:>
Странником в мире ты будешь!
В этом — твое назначенье,
Радость-Страданье твое!"

И кончая словами Бертрана, завершающими сцену:

Прости, прости меня, друг!
Слишком жизнь унижала меня,
И я радость встречаю слезами!..
Первая радость, что встретил тебя,
Кого и в мире не думал найти!
Радость вторая — прости за нее —
Вижу — не юноша ты:
Лучше услышит песню Изора,
Не смущаясь низкой мужскою красой,
Свято внемля песне одной!

— Да, — повторила Лара, — эту пьесу я знаю, — и процитировала:
Сердцу закон непреложный —
Радость-Страданье одно…

Блок «Роза и крест», одно из ранних изданий.

И потом сказала:
— Это очень хорошие слова. Так я и жила – в радости за своих родителей и в страдании за них, и мне этого хватало. У меня не было собственной радости и страданий.
— Что ж, — сказал я, — такой жизнью можно гордиться. Как сказано в Священном писании, «Нет больше той любви, аще кто положит душу свою за други своя», а тем более, если «други» приобретает значение «отец и мать».
— Вы знаете Евангелие? – оживилась Лара.
— Было три года, когда Священное писание было единственной книгой, которую я имел для чтения. Но теперь ваша очередь, прочтите что-нибудь.
— Хотите Балладу Сирано из той пьесы, где у меня была хоть и маленькая, но роль?
— Прочтите, я люблю это место.
Выражение печали на лице Лары исчезло, она читала очень хорошо, удачно интонируя и сопровождая чтение уместной жестикуляцией.
— Очень хорошо, — сказал я ей. У вас мастерство не для самодеятельности, и вы ещё достаточно молоды, чтобы вернуться в искусство как к основной деятельности.
— Да, — сказала Лара, — если у меня вдруг появится время.
— Было приятно читать Вам стихи и слушать Вас, но у нас есть и другие важные задачи, вас нужно поставить на ноги.

Продолжение.

Вернуться в LiveJournal к комментариям и вопросам.

Tags: Лара

Posted in Без рубрики