В прошлом тексте я обещал рассказать о выбывании из социального контекста, которое повлекло за собой трагические последствия. Сейчас я привожу этот пример.
Я знал этого человека много лет. Вначале нашего знакомства он был генерал-лейтенантом, в конце – генерал-полковником. Его дочь длительное время была моей пациенткой. Она находилась в терапии в течение шести лет три раза, и каждый раз терапия у неё продолжалась несколько больше двух месяцев. Всё это время отец пациентки очень тесно со мной общался, и когда состояние моей пациентки нормализовалось уже стойко, он не прекратил общения со мной.

Иногда генерал задавал мне какие-либо вопросы по поводу тактики его поведения в общении с дочерью, но чаще звонил, чтобы проявить внимание. Нередко он предлагал нам путёвки в военные санатории, расположенные в Прибалтике или в Абхазии. Эти территории тогда ещё являлись частью Советского Союза, и если я соглашался купить такие путёвки, она запоминал день нашего отъезда в Ригу или в Сухуми и приезжал нас проводить. А если он не имел времени сделать это сам, то на его машине приезжал порученец.
Машина генерала производила сильное впечатление. Это был ЗИЛ-111 ручной сборки, который длительно выпускался для членов правительства (всего их было выпущено 112 штук). В этой машине стоял уже новый мотор, новая рессорная подвеска. Я не знаю, остались ли там кроме кузова какие-либо части от прежней машины ЗИЛ. Но генерал неизменно отказывался от предложения министра обороны выделить ему новую машину. Мне он сказал:
— Я к этой машине привык, уж доезжу на ней, пока служу.

ЗИЛ-111, в такой машине ездил мой знакомый генерал.
Фото: mihorider

Машина, действительно, выглядела значительно внушительней тех иномарок, которые он мог получить взамен. Я уже писал, что американец, который по-русски задал вопрос: «Скол-ко ест бенсина?», получив информативный ответ, сказал, показывая рукой круги в воздухе: «О-о, вертолёт?» Не знаю, так ли было с машиной генерала, поскольку в его машине стоял новый мотор, хотя этот мотор должен был быть достаточно мощным, чтобы развивать скорость на такой громадине.
В беседе генерал любил рассказывать, как он пришёл на фронт майором, через 5 лет после окончания военного училища, что его сразу назначили командиром полка, и что его полк был единственным в армии, который, благодаря его умелым действиям, не попал в окружение. Он говорил, что это обеспечило ему головокружительное продвижение по службе. Вначале ему присвоили звание полковника, минуя промежуточное «подполковник», а ещё через три месяца успешных действий полка ему присвоили звание генерал-майора, и он стал начальником той армии, в которую входил его полк. Он говорил:
— Тогда это вначале вызвало у меня даже сожаление. Я собирался поработать над полком и сделать его лучшим в армии. Моё сожаление исчезло, когда я увидел, какая перспектива военных действий раскрывается с уровня начальника штаба армии. Я поставил себе огромную штабную палатку и подходящий по размеру стол, на котором можно было развернуть любую карту.
Обычно, когда он докладывал командующему армией (в его
кабинете) о своих предложениях, касающихся будущей операции, возникали вопросы, и он отвечал:
— Здесь вам это будет трудно объяснить. Если вы пройдёте в штабную палатку, я вам всё покажу на карте.
И, в конце концов, для беседы о будущей операции командарм стал сам приходить к нему, отметив удобство работы с картой.
При бомбёжке командарм был ранен, отправлен в госпиталь, и генерал, который мне обо всём этом рассказывал, был назначен сначала и.о. командарма, а через полгода – командующим армией.
— Вот тогда бы, — сказал он, — мне и полагалось бы звание генерал-лейтенанта, но тогда мне его не дали. Только когда мне предложили службу в министерстве обороны, я стал генерал-лейтенантом.
И, хотя он рассказывал о своей службе подробно, было видно, что присвоение очередных званий для него было значимым. Это способствовало его признанию в военной среде, а эта среда со времени поступления в училище была его социальным контекстом.
Его дочь уже не нуждалась в психотерапии, когда он предложил мне путёвки в санаторий Военно-воздушных сил, и мы согласились на то, чтобы купить эти путёвки. За несколько дней до нашего отъезда ему было присвоено звание генерал-полковника. Полковник, который был начальником санатория, знал, кто распорядился продать нам эти путёвки. В беседе со мной он сказал:
— У вас мощный куратор. А сколько ему лет, не знаете?
 

Старое здание Генштаба Советской Армии.
Фото: Веденин Вадим

— Не знаю, — ответил я, — как-то не приходило в голову интересоваться. А какое это имеет значение?
— Да вот, когда Устинов стал министром, он объявил, что все генералы до генерал-полковника включительно, не зависимо от личных заслуг, в 70 лет должны уходить в отставку.
Я понимал, что мой знакомый генерал наверняка знает об этом распоряжении, которое, к тому же, было подкреплено фразой «Армия стареть не имеет права». Если в его силах было предпринять какие-нибудь действия, она наверняка их предпринял. Я ничего не рассказывал ему об этой беседе с начальником санатория.
Прошёл ещё год до того времени, когда летом генерал предложил нам путёвки в военный санаторий на Рижском взморье. Нужно сказать, что свой отпуск на Рижском взморье мы с Еленой Дмитриевной проводили неоднократно, но ни разу не были в общедоступных санаториях. До предложения генерала мы проводили отпуск в различных домах творчества (моя профессиональная репутация открывала мне многие двери). Мы побывали в домах творчества писателей, композиторов, в доме творчества «Союза журналистов». Иногда свои услуги в приобретении таких путёвок мне предлагал мой первый аспирант Владимир Иванович Ильин, который тогда уже был начальником Главка в Министерстве здравоохранения и мог обеспечить подпись заместителя министра на любом ходатайстве о предоставлении путёвки. Но в военном санатории на взморье мы не были ещё ни разу, поэтому мы согласились купить эти путёвки. Генерал лично провожал нас на ЗИЛе.
Как всегда, когда мы ехали на машине генерала, мы приехали загодя, поскольку он говорил:
— Всегда оставляйте время на смену колеса.

Территория военного санатория в Сухуми.
Фото: aleshik

Он поднялся с нами в купе СВ, немного поговорил, поглядывая на часы, а, уже прощаясь, сказал:
— В будущем году у меня юбилей, 70 лет стукнет, — он сделал паузу, а потом добавил: — Я вас приглашу, и вы приезжайте обязательно.
Я заверил генерала, что мы обязательно приедем, но не напомнил ему, что это предельный возраст для его нынешней службы. Генерал помнил об этом сам. В то время генералы армии и маршалы вообще не уходили в отставку, их зачисляли в штат генеральной инспекции Советской Армии. Естественно, что костяк этой инспекции составляли молодые и трудоспособные люди, но генералы Армии и маршалы сохраняли кабинеты в министерстве обороны, хотя никто и не требовал, чтобы они являлись в министерство ежедневно.
Мы побывали на юбилее генерала, и я счёл неудобным спросить, каковы его служебные перспективы. Я узнал это от него самого и при необычных обстоятельствах. Он позвонил мне, сказал, что ему как-то нехорошо и попросил его навестить. Я не хотел ему отказывать, и, хотя я не был лучшим в каждой из медицинских специальностей, я мог бы хотя бы понять, какой именно специалист ему нужен. Но когда я вошёл в кабинет генерала в его квартире, я очень быстро понял, что ему был нужен именно я.

Продолжение следует.

Оставить комментарии в ЖЖ.

Posted in Без рубрики