Donate - Поддержка фонда Ф.Б.Березина

1112. Иосиф Бродский. Нобелевская лекция. 1.

24 мая исполнилось 75 лет со дня рождения поэта  Иосифа Александровича Бродского. Эта годовщина, естественно, сопровождалась увеличением количества упоминаний о нем в различных источниках. Моя сестра Энгелина Борисовна Тареева, профессиональный литературовед, написала как всегда индивидуальное и неповторимое эссе на тему своего отношения к Бродскому.

Я же, несмотря на большое количество малоизвестных материалов, которыми хотелось бы поделиться, решил для начала предложить внимательно перечитать Нобелевскую лекцию Иосифа Бродского, прочитанную им в 1987 году. Может быть, это одно из лучших объяснений места поэта и поэзии в мире, а может быть — и отставленный во времени ответ на вопрос небезызвестного суда о том, является ли поэзия работой, и если да, то можно ли считать этот труд общественно полезным.

Напомню, 13 января 1964 г. Бродского арестовали по обвинению в тунеядстве.

Brodsky

«Несколько лет назад в окололитературных кругах Ленинграда появился молодой человек, именовавший себя стихотворцем. На нем были вельветовые штаны, в руках – неизменный портфель, набитый бумагами. Зимой он ходил без головного убора, и снежок беспрепятственно припудривал его рыжеватые волосы. Приятели звали его запросто – Осей. В иных местах его величали полным именем – Иосиф Бродский" (Из статьи "Окололитературный трутень", опубликованной в газете "Вечерний Ленинград" 29 ноября 1963 года и подписанной фамилиями: А. Ионин, Я. Лернер, М. Медведев)

суд над бродским

"Схема допроса: "Отвечайте суду, почему вы не работали?" — "Я работал. Я писал стихи".- "Отвечайте, почему вы не трудились?" — "Я трудился. Я писал стихи".- "А почему вы не учились этому в вузе?" — "Я думал… я думал, это от Бога". (выдержки из записей Фриды Вигдоровой в изложении Лидии Чуковской)

Суд над Бродским .

Источник

"Довольно Бродскому быть трутнем, живущим за счет общества. Пусть берется за дело. А не хочет работать – пусть пеняет на себя" (Газета "Вечерний Ленинград", 1964

Суд приговорил Бродского к пяти годам принудительных работ на севере (Архангельская область, деревня Норинская).

бродский, рейн, норенская

 

Иосиф Бродский, Евгений Рейн, крестьяне деревни Норинской.

"Я выполнял всю физическую работу, которую обычно называют черной. При этом я воображал себя героем одного из стихотворений Роберта Фроста — и это мне нравилось. А если говорить всерьез, — я был тогда городским парнем и, если бы не эта деревенька, им бы и остался. Возможно, я был бы интеллектуалом, читающим книги, — Кафку, Ницше и других. Эта деревня дала мне нечто, за что я всегда буду благодарен КГБ, поскольку, когда в шесть утра идешь по полю на работу, и встает солнце, и на дворе зима, осень или весна, начинаешь понимать, что в то же самое время половина жителей страны, половина народа делает то же самое. И это дает прекрасное ощущение связи с народом. За это я безумно благодарен — скорее судьбе, чем милиции и службе безопасности. Для меня это был огромный опыт, который в каком-то смысле спас меня от судьбы городского парня" — И.А.Бродский, в одном из интервью.

Источник

Бродский никогда не забывал о том, что он поэт, и даже в ссылке предложил свои стихи местной районной газете.

В 1987 году тунеядство Бродского, тогда уже гражданина США, было удостоено Нобелевской премией в области литературы.

 

Иосиф Бродский. Нобелевская лекция

    I

     

    Для человека частного и частность эту всю жизнь какой-либо общественной роли предпочитавшего, для человека, зашедшего в предпочтении этом довольно далеко — и в частности от родины, ибо лучше быть последним неудачником в демократии, чем мучеником или властителем дум в деспотии, — оказаться внезапно на этой трибуне — большая неловкость и испытание.

     Ощущение это усугубляется не столько мыслью о тех, кто стоял здесь до меня, сколько памятью о тех, кого эта честь миновала, кто не смог обратиться, что называется, "урби эт орби" с этой трибуны и чье общее молчание как бы ищет и не находит себе в вас выхода.

     Единственное, что может примирить вас с подобным положением, это то простое соображение, что — по причинам прежде всего стилистическим — писатель не может говорить за писателя, особенно — поэт за поэта; что, окажись на этой трибуне Осип Мандельштам, Марина Цветаева, Роберт Фрост, Анна Ахматова, Уинстон Оден, они невольно бы говорили за самих себя, и, возможно, тоже испытывали бы некоторую неловкость.

     Эти тени смущают меня постоянно, смущают они меня и сегодня. Во всяком случае они не поощряют меня к красноречию. В лучшие свои минуты я кажусь себе как бы их суммой — но всегда меньшей, чем любая из них, в отдельности. Ибо быть лучше их на бумаге невозможно; невозможно быть лучше их и в жизни, и это именно их жизни, сколь бы трагичны и горьки они не были, заставляют меня часто — видимо, чаще, чем следовало бы — сожалеть о движении времени. Если тот свет существует — а отказать им в возможности вечной жизни я не более в состоянии, чем забыть об их существовании в этой — если тот свет существует, то они, надеюсь, простят мне и качество того, что я собираюсь изложить: в конце концов, не поведением на трибуне достоинство нашей профессии мерится.

     Я назвал лишь пятерых — тех, чье творчество и чьи судьбы мне дороги, хотя бы по тому, что, не будь их, я бы как человек и как писатель стоил бы немногого: во всяком случае я не стоял бы сегодня здесь. Их, этих теней — лучше: источников света — ламп? звезд? — было, конечно же, больше, чем пятеро, и любая из них способна обречь на абсолютную немоту. Число их велико в жизни любого сознательного литератора; в моем случае оно удваивается, благодаря тем двум культурам, к которым я волею судеб принадлежу. Не облегчает дела также и мысль о современниках и собратьях по перу в обеих этих культурах, о поэтах и прозаиках, чьи дарования я ценю выше собственного и которые, окажись они на этой трибуне, уже давно бы перешли к делу, ибо у них есть больше, что сказать миру, нежели у меня.

     

     Поэтому я позволю себе ряд замечаний — возможно, нестройных, сбивчивых и могущих озадачить вас своей бессвязностью. Однако количество времени, отпущенное мне на то, чтобы собраться с мыслями, и самая моя профессия защитят меня, надеюсь, хотя бы отчасти от упреков в хаотичности. Человек моей профессии редко претендует на систематичность мышления; в худшем случае, он претендует на систему. Но это у него, как правило, заемное: от среды, от общественного устройства, от занятий философией в нежном возрасте. Ничто не убеждает художника более в случайности средств, которыми он пользуется для достижения той или иной — пусть даже и постоянной — цели, нежели самый творческий процесс, процесс сочинительства. Стихи, по слову Ахматовой, действительно растут из сора; корни прозы — не более благородны.

     

    Brodskij-i-Axmatova

    Иосиф Бродский — один из "ахматовских мальчиков" — с Анной Ахматовой.

    Когда б вы знали, из какого сора

    Растут стихи, не ведая греха!

    (А.Ахматова)

    Источник

     

    бродский-нобелевка

    Вручение Иосифу Бродскому Нобелевской премии

    Источник

    Продолжение следует

    Окончательный текст, к сожалению, не был выверен автором из-за ухудшения его состояния.

    К комментариям в ЖЖ

    Posted in Без рубрики


    Добавить комментарий

    Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *