Старик откашлялся и продолжал:
— Но жители Наукана не кочевали, они жили на одном месте тысячу лет, только они умели прожить тысячу лет на одном месте. Наше селение было древним и многолюдным. Потом пришли русские. Они сказали, что в Наукане больше никто жить не будет, а ведь в Наукане было 13 родов и жителей было 400 человек. Мы сказали, что это невозможно, что мы живём здесь уже 1000 лет, что три холма, на которых стоит Наукан, это первая земля в мире, что это единственное место, из которого можно смотреть на чужие земли, на Большой мыс на той стороне воды. Мы сказали, что мы никому не приносим вреда, что здесь самая лучшая охота на пушного зверя и самая лучшая охота на морского зверя, что мы всегда много работали, и у нас было много мяса и много жира, хотя это давалось нелегко. Что в сезон перекочёвки моржей мы не спали по несколько суток. И только когда этот сезон кончался, мы вытаскивали свои байдары из воды и вешали их на вешала из китовых рёбер. Мы сказали им, что это единственная земля, на которой нет злых духов, потому что могучие белые шаманы прошлых веков, шаманы такой силы, которая теперь уже не встречается, освободили эту землю от злых духов и оградили её заклятиями.

Сушка мяса в посёлке Наукан. 1920-е гг.
Фото с сайта.

— И когда я это сказал, потому что говорить с русскими главы родов поручили мне, то русские засмеялись и сказали, что они отовсюду изгнали злых духов и можно всюду жить безопасно. И они сказали, чтобы мы собирались быстро, потому что нашего селения вечером уже не будет на земле. «Куда же нам идти? — сказал я им, — Мы неотделимы от этого берега, мы погибнем в любом другом месте». Русский начальник засмеялся. «Это не живая земля, — сказал он, — русский Семён Деженёв пришёл на вашу землю и здесь умер. А рядом есть посёлок Нунямо, до него совсем недалеко. Идите туда и живите там». «Там живут чукчи», сказал я. И тогда русский начальник рассердился и сказал: «Ты думаешь, что ты лучше чукчей, что тебе зазорно жить в их селении?» Я сказал: «Нет, это не правда, но мы умеем делать то, что можно делать только здесь, в другом месте мы погибнем». «Вы не погибните, — сказал русский начальник, — в крайнем случае, мы вас подкормим. Но хватит разговоров! Собирайтесь, потому что вечером вашего селения уже не будет». И мы пошли собираться. Но как собираться было не понятно, в Нунямо не было хорошей охоты на морского зверя, и мы не понимали, зачем тащить туда наши лодки-каяки. В Нунямо не добывают крабов, и значит, не нужны наши специальные крабовые удилища. И так – чего бы мы ни коснулись. Никто не мог бы жить в Наукане лучше, чем мы, но мы погибали, оторвавшись от родного берега. Я это говорил русскому начальнику, но он повторял: «Ну, думайте, что вы лучше других. Там, где живут другие, сможете жить и вы. И не нужно вам искать на Чукотке других эскимосов, чукчи такие же люди». Нагруженные каким-то скарбом, который мы всё-таки решились взять, мы ушли от трёх холмов, с которых начиналась земля, и услышали, как загремела эта земля, и потом появилось пламя. Русский начальник не был хорошим человеком, но он сделал то, что сказал. К вечеру наше поселение перестало существовать.
Он сделал паузу. Это была первая пауза за время его длинного монолога, и я получил возможность спросить:
— Почему вы всё-таки ушли в тундру?
— Я долго жил в полной безопасности. Сильные древние шаманы начали истреблять злых духов на земле Наукана несколько сот лет назад. Они не просто истребляли злых духов, они создавали вокруг Наукана пояс защиты, через который ни один злой дух не мог пройти. Это было очень давно, во времена деда моего деда. А когда я родился, в Наукане уже не было ни одного злого духа и они не могли проникнуть в поселение. Когда меня заставили жить вместе с чукчами в поселении Нунямо, я понял, что злые духи злопамятны и собираются мстить. Я не видел их, но по ночам они насылали на меня страх или приступы озноба, который сопровождался страхом. Если мне удавалось это перенести, не свалиться замертво, то после озноба, они переполняли мой кишечник и мочевой пузырь, и я должен был выбежать из тёплой чукотской яранги на мороз, чтобы опорожнить свои внутренности. Они делали это почти каждую ночь, а иногда и два раза в ночь. Они хотел, чтобы я жил в постоянном страхе. Я спрашивал людей из Наукана, являются ли им злые духи. Они говорили «Да», но когда я расспрашивал, то оказывалось, что ни на кого злые духи не набрасывались с такой яростью. Духи помнили, что я был главой старшего рода, и что моё мнение часто бывало решающим, когда на собрании глав родов я говорю, что нельзя полагаться только на древних шаманов, что своим шаманам надо дать силу за счёт того, что самые древние из них показывали самым молодым из них, что нужно сделать, чтобы не допустить разбоя злых духов. И они стали говорить со мной. Они мне говорили: «Ты не понимал нашего могущества. Но видишь, мы уничтожили Наукан». Я говорил: «Это сделали не вы, это сделал русский начальник». А они отвечали: «Зачем бы русскому начальнику уничтожать Наукан? Он не собирался там жить, и вы ему ничем не мешали. Но мы внушили ему эту мысль изнутри его так, что он начал думать, что это его мысль. А когда большие русские начальники думают, что действуют по собственному умыслу, то их уже несозможно остановить, и дальше мы не вмешивались. Надо было только дать ему эту мысль. Большой русский начальник хочет считать, что всё ему подвластно. Он ничего не знал про нас, и нам это было очень удобно. А когда последний из старых шаманов Наукана пришёл к русскому начальнику и сказал: «Ты выполняешь волю злых духов», начальник рассмеялся и сказал: «Ты дикий человек»». В Нуняму у меня не было никакой защиты, и я подумал «я сильнее злых духов», и понял, что в тундре, которую я с детства знаю, и когда вижу одну кочку, понимаю, где нахожусь. Мои сыновья испугались за меня, но я не погиб бы в тундре, а, может быть, сумел бы сбить со следа злых духов. Но поскольку мои сыновья за меня испугались, они привели меня сюда.
И, почему-то отвернувшись от меня, он задал вопрос Калачёву, то ли полагая, что Калачёв старше меня чином, то ли полагая, что Калачёв лучше меня знает жизнь на Чукотке:
— У тебя здесь много домов и много людей. Тебе удаётся защититься от злых духов?

Вешало из китовых ребер с остовом байдары, Наукан 1920-е гг.
Фото с сайта.

Валерий Фёдорович вопросительно посмотрел на меня, но так, как я сидел неподвижно, ответил сам:
— Я не видел их здесь. Здесь есть люди, которые сами одержимы злым духом, и этих людей злые духи бояться и стараются к ним близко не подходить. Этим людям жить трудно, зато остальные благодаря ним живут спокойно.
— Я не знаю, — сказал старик, — где мне искать мой род. В Нунямо был только я и мои сыновья, я не знаю, где весь род, а только целый род, в котором есть и мудрые старики и старые шаманы, может сопротивляться злым духам. Русский начальник, хотел уничтожить Наукан. Ты говоришь, — обратился Анука к Калачёву, — что здесь не может быть злых духов, но я ночевал в твоём селении, где много людей и много домов. Этой ночью меня положили на постель внутри твоего селения, но ночью меня опять охватил страх и опять я сильно дрожал, а когда я дрожал, страх стал ещё сильнее. Потом я перестал дрожать, но, как и в прошлый раз, когда была такая дрожь со страхом, мне потребовалось срочно очистить внутренности, но в этой же комнате была постель эскимоса, который мог разговаривать со мной, и который отвёл меня в место, где полагалось очищать внутренности. Потом я уснул и снова проснулся от страха. Если это не злые духи, то что это?
Нужно было отвечать, и я решил, что проводить атеистическую пропаганду не время. Я сказал:
— Злые духи наслали на тебя страх и дрожь, и теперь страх и дрожь живут в тебе. Но злых духов больше нет, и мы найдём целебные средства, которые уничтожат страх и дрожь, и не больше, чем 7 и ещё два раза по 7 дней ты уже не будешь от этого страдать.
Я долго размышлял о возможном выборе психофармакологической терапии, и решил пока воздержаться от антидепрессантов. Мне не хотелось вводить антидепрессанты, потому что, не смотря на подавленное состояние старика, преобладали страх и тревога, которые антидепрессанты могли усилить. Какую, собственно, симптоматику я имел? Страх, и озноб со страхом и последующим опорожнением внутренних органов, т.е., если перевести это на обычный врачебный язык, то можно говорить об обильном выделении мочи и, вероятно иногда, императивная дефекация. Это было похоже на симпатоадреналовые кризы с вагоинсулярным концом. Страх во время симпатоадреналовых кризов – явление обычное, но у Ануку страх был и без симпатоадреналового криза. Я думаю, что сейчас симпатоадреналовые кризы со страхом обозвали бы «атаками паники». И, кроме того, его уход в тундру был нарушением поведения. Есть два препарата, которые рассматривают как корректоры поведения – тиоридазин (торговое напименование Сонапакс) и перициазин (торговое название Неулептил). В литературе отмечалось свойство сонапакса снимать тревогу и страх, неулептил тоже обладал таким действием, но почему-то это нигде не отмечалось в литературе, о таком его свойстве я знал только по собственному опыту. Поскольку этот пациент — большой вождь из разрушенного Наукана — не скрывал того, что считает русского, который велел разрушить селение, плохим человеком, которого надо опасаться, то существовала вероятность, что слухи об этом дойдут до власти и она примет меры, чтобы Ануку не запугивал других эскимосов. И могло возникнуть желание проверить, здоров ли он, и тогда против него надо принимать какие-либо меры, или болен, и тогда его можно оставить в покое. Я из двух препаратов выбрал сонапакс, хотя неулептил казался мне более эффективным, но если официальное расследование мне не мнится, то я должен был иметь препараты, действие которых подтверждалось бы литературными данными. Кроме того, необходим был транквилизатор. Выбор транквилизаторов тогда был не велик. Я выбрал диазепам как препарат достаточно эффективный, распространённый и имеющийся в инъекционных формах. Я расписал Калачёву терапию, предусматривая в течение первой недели введение диазепама в инъекциях с последующим переходом на приём внутрь, и сонопакс с постепенным повышением дозы до исчезновения страхов.
Я не успел уехать из стационара, а в больницу уже доставили нового пациента. Это был эскимос, когда-то живший в Наукане, и переселившийся в Уэлен. Причина госпитализации была та же – ушёл в тундру. Мне нужно было попасть в Дальстрой пока группа ещё работает, но всё-таки я несколько задержался, чтобы посмотреть на нового пациента. И снова мы сидели с Калачёвым и выслушивали рассказ о том, почему Ила – так звали этого пожилого эскимоса – ушёл в тундру. Ануку был необычайно высок, Ила ни чем не отличался по внешности от большинства эскимосов, тем более, что для непривычного глаза, все эскимосы на одно лицо.

Житель Нунямо, посёлка, куда вначале переселяли эскимосов из Наукана.
Фотограф misha maslennikov

— Последние дни, — сказал Ила, — мне было страшно, и я не мог понять, почему. Но ночью я увидел вещий сон, я увидел, что русские солдаты окружили Уэлен и сказали: «Здесь больше не будет никакого селения». Я подумал, что это может быть, ведь в Наукане мы тоже не думали, что кто-то может нас прогнать из родного селения, и во сне я спросил: «Вы велите нам собраться и уйти?» Но какой-то русский начальник ответил мне: «Мы торопимся, у нас нет времени на то, чтобы вы собирались. Либо уходите сразу, либо вы будете уничтожены вместе с селением». И во сне я ушёл сразу. И после этого мне всё время казалось, что вот-вот село окружат русские солдаты и скажут: «Уходите сразу, или погибнете вместе с селением». Я не знал, как далеко простирается их коварство. Может быть, они просто никому не дадут выйти, а просто всех уничтожат вместе с селением? Я никому не говорил об этом. В Уэлене не было близких мне людей, а чужой человек мог рассказать русским, что я думаю, и они могли бы меня убить, чтобы я не рассказывал об их планах. И тогда я пошёл в тундру.

Posted in Без рубрики