Donate - Поддержка фонда Ф.Б.Березина

49. Первые шаги в исследовании роли гипоталамических структур и опыт соавторства.

После того, как моя диссертация ушла в ВАК, я почувствовал себя внутренне освобождённым и начал активную работу в новом направлении. Этим направлением было изучение психопатологической симптоматики, возникающей при поражении гипоталамуса. Я был относительно свободен, ректоратская нагрузка ещё не навалилась на меня всей своей тяжестью, и в течение трёх месяцев, проводя клиническое и лабораторное исследование больных, симптоматика которых определялась заинтересованностью гипоталамических структур, я уже мог наметить основные направления будущих исследований и подвести итог того, что было сделано за эти 3 месяца.

Гуморальные влияния гипоталамуса на внутреннюю среду организма осуществляются через гипофиз и через влияние на выделение гормона роста. Но поскольку центральная роль гипоталамуса для меня всегда была несомненной, я утверждал, хотя и не имел таких фактов, что такие же влияния должны направляться на мозг, поскольку, как я говорил шутя, «для гипоталамуса что кора мозга, что надпочечник  — в равной степени периферия». Из такого представления следовало, что должны быть гуморальные влияния гипоталамуса на мозг. Я это неоднократно говорил на различных форумах, но никогда не писал, поскольку приучил себя к тому, что гипотеза не может быть предметом печатной работы, а фактов у меня не было. А в 1977 году Гиймен и Шалли получили Нобелевскую премию за открытие влияния пептидов, находящихся в нервных синапсах гипоталамуса на мозг. Тогда я пожалел, что не высказал это хотя бы в виде гипотезы. Конечно, мне бы не полагалась Нобелевская премия, поскольку факты открыл не я, но я имел бы возможность говорить, что я был уверен в наличие этих механизмов задолго до того, как они были фактически установлены.

Гипоталамус – уникальная структура. Его масса не превышает 5% массы мозга, но он содержит 64 пары нервных центров (очень высокая плотность) и объединяет нервные и эндокринные регуляторные механизмы в общую нейроэндокринную систему. Гипоталамус в значительной степени определяет поведение, поскольку раздражение его нервных центров, одновременно с вегетативными, вызывает эмоциональные и мотивационные сдвиги. В психиатрии этой проблемой практически не занимались, а я через 3 месяца после начала исследований уже мог написать  установочную статью, которую назвал «К динамике и патогенезу психопатологической симптоматики диэнцефальных поражений». И тут я впервые столкнулся с нравами, царящими в научной среде, которую до этого я рассматривал как единственную сферу общества, где люди работают, реализуя своё призвание не ожидая материальной или административной выгоды.

Вторым профессором кафедры была Тамара Алексеевна Невзорова (впоследствии скончавшаяся от болезни Альцгеймера). Я показал ей готовую статью, и она сказала мне: «Деточка, это нужно срочно печатать. У вас здесь ещё нет связей, которые бы обеспечили быстроту публикации. Если я кое-что добавлю в статью и обеспечу быструю публикацию, вы согласитесь с тем, чтобы я была вашим соавтором?» Я подумал о правилах цитирования. Если авторов только двое, при любой ссылке они упоминаются оба. Если их больше двух, то упоминается  только первый с указанием «с соавторами» или «с сотрудниками». «Ну ладно, — подумал я, — авторов будет только двое, и, значит, в любом случае упоминаться они будут оба».  Но Тамара Алексеевна переоценила свои силы. Скоростной публикации у неё не получилось, и тогда, ни слова мне не сказав, она пошла к Василию Михайловичу, который эту скоростную публикацию обеспечил, но при этом стал первым автором статьи. На этих условиях я бы, наверное, не согласился на совместную публикацию, я предпочёл бы пусть более позднюю публикацию, но с единоличным авторством. Но после того, как Василий Михайлович поставил свою подпись, изменить что-нибудь было уже невозможно. Первый результат такой беспринципности я мог оценить при беседе во время консультации в диспансере киевского района, когда туда зашёл электрофизиолог Файвышевский, человек мне чрезвычайно симпатичный, в судьбе которого я впоследствии сыграл большую роль. Он сказал мне: «Значит, вы сейчас занимаетесь психопатологией гипоталамических поражений? Эта тема неожиданно стала популярной. Я видел недавно в журнале Невропатологии и психиатрии статью, которая чуть ли не из вашей же клиники вышла. Я помню, там были авторами Банщиков, Невзорова и ещё кто-то третий, но этой фамилии я уже не вспомню». А на научной конференции в клинике  Банщиков сказал: «Кандидатская диссертация Березина уже прошла ВАК, он уже получил диплом кандидата и я хочу, чтобы мы все его поздравили. Он талантливый человек. Мы с Тамарой Алексеевной, начав заниматься такой новой областью как психопатология гипоталамических поражений, привлекли его к сотрудничеству, и он сделал настолько много, что мы сделали его соавтором первой публикации на эту тему». На конференции я, естественно, ничего не сказал, но потом, подойдя к Василию Михайловичу, чтобы поговорить об организации моей работы в ректорате, я сказал: «И что же получилось? Я третий автор в статье, которую я же написал». «Ты просто неопытен, — сказал Василий Михайлович, — Невзорова тебе была совсем не нужна, надо было сразу прийти со статьёй ко мне, и тогда бы это была статья «Банщиков, Березин», и тогда бы оба автора указывались во всех ссылках». Я учёл это замечание и впоследствии у меня появилось немало работ, подписанных псевдонимом «Банщиков, Березин».

  Мне не хотелось бы создать впечатление, что Василий Михайлович был исключением в мире, где формировалось соавторство. Например, в книге «Методы психологической диагностики и коррекции в клинике» на обложке стояло три автора: М.М Кабанов, А.Е. Личко, В.М. Смирнов. В то же время там, где авторы указывались по каждой главе, сказано, что 7 из 13 глав были написаны Гильяшевой (в том числе фундаментальные главы), Беспалько, Вассерманом, Зачепицким, Иссуриной и Мишиной. А при ссылке на любой из материалов книги всё равно будут приводиться три стоящие на обложке автора.

На обложке книги, посвящённой исследованиям сна, большая часть которой была написана Н.Н Яхно и В.С. Ротенбергом, стоит  один автор – А. М. Вейн, хотя его перу принадлежит только одна небольшая глава.

Я полагаю, что в строгих науках, в особенности в королеве наук  физике проблема соавторства решается более корректно, хотя статистическими данными на этот счёт я не располагаю. Один известный физик, которого я хорошо знал, устав от препирательств по поводу соавторства, решил никогда больше не иметь соавторов и писать только в одиночку.
Когда, определяя порядок расположения авторов в коллективных работах, издательство «Медицина» сделало попытку строго соблюдать алфавитный порядок, я был свидетелем разговора маститого профессора с заведующей одной из редакций.

— Вот вы пишете «Аавакян с сотрудниками». Я не сотрудник Аавакяна, это он мой сотрудник! Если располагать авторов по вашему принципу, Аавакян, у которого вначале два «А», всегда будет первым в коллективе соавторов.
Заведующая редакцией тяжело вздохнула и сказала:
— Придётся вам уволить Аавакяна.

Профессор Банщиков вскоре стал считать меня своим человеком. Он любил вспоминать о своём прошлом и говорил мне: «У меня был широкий кругозор, я даже написал статью «Роль марксистской диалектики в формировании психоаналитических концепций»». «А статью напечатали?» — спросил я. «Конечно, напечатали» — ответил Василий Михайлович. И тогда я понял, что статья была написана в период, когда положительное отношение к психоанализу ещё было безопасным. Впрочем, как всегда, когда я имел дело с Василием Михайловичем, я не знал, писал ли он эту статью, или только подписывал. Но были в его воспоминаниях вещи более странные. Одно время он работал в Министерстве здравоохранения, и говорил, что Г.Н. Каминский был с ним в приятельских отношениях. Каминский, как известно, личность противоречивая, он как свидетель обвинил Рыкова в подготовке теракта против Сталина, он был одним из подписавших заключение о смерти Г.К. Орджоникидзе от паралича сердца, при том,  что в теневых воспоминаниях предполагалось, что Орджоникидзе застрелился. И в то же время Каминский выступил на пленуме ЦК, обвиняя Берию в связях с мусаватистской разведкой. После этого выступления он был арестован и вскоре расстрелян. История обвинения бывших обвинителей была обычной для того периода.  В рассказе Василия Михайловича странным было другое: он сказал, что в ту ночь, когда арестовали Каминского, он ночевал у него на даче. Люди, хорошо знакомые с приёмами НКВД тех лет, знали, что очень часто в доме, где намечался обыск и арест, под тем или иным предлогом заранее находился секретный сотрудник этого органа. Вряд ли Василий Михайлович предполагал, что я этого не знаю. Просто, когда он увлекался рассказом, он не думал о выводах, которые может сделать собеседник.

А иногда рассказы Банщикова должны были подчеркнуть его величие. Ему поручалась организация митинга, на котором должен был выступить Ленин (в этом нет ничего невозможного), но он говорил, что выехал навстречу Ленину, привёз его на митинг и поддержав под локоток сказал: «Сюда, пожалуйста, Владимир Ильич»; а эти красочные детали скорее были уже порождением фантазии. Он рассказывал, что первую партию пенициллина он сам привёз на фронт и доложил Жукову: «Товарищ маршал, я доставил вам чудо-лекарство». «Молодец, — якобы сказал Жуков и похлопал Банщикова по плечу, — можешь считать, что орден у тебя в кармане». В рассказе возможность такого поведения Банщикова не вызывала сомнения, но Жуков в действительности никогда не позволял себе панибратства.  Я спокойно относился к этим рассказам, и только в случае с Каминским меня удивило такое поразительное самораскрытие. Я понимал, что призванием Василия Михайловича была не наука, а административная деятельность. В административной деятельности в области медицины он преуспевал. Одно время он был директором издательства Медгиз. А в институте в рамках своей административной работы он выделял группу учёных, которых считал своими людьми, и следил за тем, чтобы своих не обижали.

Что касается моей работы в ректорате, то, может быть, в силу моей привычки в каждой работе искать полезные элементы, я обнаружил, что необычайно расширил своей медицинский кругозор. Я не умел просто принять план, прочесть «по диагонали» две странички, тем самым резко уменьшив свою нагрузку. Я читал подряд, внимательно и вдумчиво, обсуждая по ходу дела с сотрудником кафедры, ответственным за научную работу, цели, методы и значимость возможных результатов. Всё это выходило далеко за пределы психиатрии, неврологии — областей, в которых я и раньше чувствовал себя как дома. Но я узнавал вещи, которые ещё не скоро бы появились в печати, поскольку это были не законченные работы, а попытки выделить в данной области перспективные направления. И года через два, во время экспедиции на Камчатку (о наших экспедициях ещё будет речь) врач военного санатория, расположенного на горячих источниках, стал мне рассказывать, чем он занимается, а я вносил коррективы и делал замечания, после чего он сказал: «Ну, вот теперь я вижу настоящего профессора. Профессора, которых я видел до тех пор, за пределами своей области ничего не знали». Эти знания за пределами моей области были результатом тщательного изучения планов работы всех кафедр института, что давало необычайно широкий кругозор.

Там, где речь шла о печатной продукции, у Василия Михайловича была некоторая гигантомания, и, обсуждая со мной текст обобщающего плана института, он сказал: «И учти, эта брошюра должна иметь не меньше 100 страниц». Эта брошюра раздавалась членам учёного совета, которые предпочли бы значительно более краткое изложение, в котором можно было бы ознакомиться с сутью, не теряя большое количество времени на детали. Василию Михайловичу это говорили, но он отвечал: «Подумайте, у нас больше 100 кафедр. 100 страничек — это всего лишь по одной страничке на кафедру. Неужели мы можем отказать нашим профессорам в такой малости как достаточно подробное изложение их планов, которыми большинство из них гордится?»

Я не любитель фотографий, и поэтому не мог привести никакой фотографии со своей защиты. Но спустя некоторое время защищал диссертацию мой заочный аспирант (соискатель учёной степени кандидата медицинских наук), главный врач Магаданской областной психиатрической больницы,  где я присутствовал уже как научный руководитель. Я счёл уместным её привести, поскольку это та же аудитория, то же расположение президиума за столом, и если бы переставить меня на место Валерия Фёдоровича Калачёва, все бы решили, что это моя защита.

Слева направо:  В.Ф. Калачёв, секретарь заседания учёного совета, Ф.Б. Березин (я) 🙂.

 

Читать комментарии

К комментариям в ЖЖ

Posted in Без рубрики

2 комментария to “49. Первые шаги в исследовании роли гипоталамических структур и опыт соавторства.”

  • Игорь Дашевский:

    Дорогой Феликс Борисович! По поводу совместных публикаций, к слову: в Израиле принят принципиально другой стиль.
    Я с коллегами (еще один психиатр равного моему статуса, главный прихиатр Израиля и руководитель  темы — профессор) публиковали в журнале — кажется, американском (точно написать не могу, нахожусь сейчас в Литве) — статью, сравнивающую базисный текст ВОЗ, израильское и россиское психиатрическкое законодательства. Авторство было указано по восходящей.
    Тогда же мне было объяснено впервые, что это — принцип.

    • berezin-fb:
      Глубокоуважаемый Игорь Дашевский!
      Я не очень понял, что значит «авторство указано по восходящей». Базисный текст ВОЗ, если речь не идет о МКБ-10, не может являться законом ни для одной из стран. 
      Если бы Вы были так любезны, чтобы изложили мне, что именно исследовалось, какими методами, и к каким выводам вы пришли, я был бы Вам весьма признателен.
      До связи,
      Ф.Березин


Добавить комментарий для berezin-fb Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *