47. Выступление на фармакологическом комитете
Банщиков имел ясное представление об уровне моей квалификации и понимал, что мне можно поручить. Он назначил меня представителем клиники во всесоюзном фармакологическом комитете. Перед этим он же поручил мне провести испытание нового препарата индопан, и сказал, что к 10 утра завтра я должен прийти в зал заседаний ВНИХФИ. Основной доклад делал А. Б. Смулевич, который руководил испытаниями препарата в Центре психического здоровья, выводы которого сводились к тому, что производить индопан не следует: антидепрессивное действие индопана уступает таковому у уже известных препаратов, правда он практически не даёт осложнений, но если пытаться достичь большей интенсивности антидепрессивного эффекта, осложнения, вероятно, появятся. «Кроме того, — сказал Смулевич, — индопан может вызывать тревогу у пациентов, у которых ранее её не было». Он ни слова не сказал о том, с какой именно депрессией он имел дело и в каких случаях возникала тревога. Я удивился и попросил слова. Когда ты приходишь на такого рода пленарные заседания как представитель клиники, имеет значение только уровень учреждения, которое ты представляешь, а не твоя личная известность, поэтому слово было мне немедленно дано. Я сказал, что меня крайне удивляют тезисы основного докладчика. «Мы давно пришли к выводу, что речь при психофармаккологическом лечении должна идти не о мишень-симптоме, а о мишень-синдроме. Я проводил испытания индопана и нашёл в нём целый рад преимуществ. При неглубоких дегрессиях мощный антидепрессивный эффект не нужен, а отсутствие осложнений существенно. Что касается тревоги, которую наблюдал докладчик, то она связана с активирующим действием индопана, и поскольку депрессии бывают разные, то индопан ни в коем случае нельзя применять при тревожной депрессии, но он может быть весьма полезен при депрессии апатической и астенической. В этом случае он не будет вызывать тревоги, но будет уменьшать апатию и ощущение усталости, свойственное астенической депрессии. Я полагаю, что Анатолий Болеславович прекрасно понимает, что решая вопрос о целесообразности применения препарата уже при клинических испытаниях надо выделять группы различных депрессий и рассчитывать достоверность разницы в эффекте. Я не знаю, к какому выводу придёт пленум, но я лично с большим удовольствием работал бы с этим препаратом. Председательствующий Машковский сказал, что мы снимем рассмотрение с пленарного заседания и передадим в секцию антидепрессивных средств для более детального обсуждения. Заседание кончилось, я вернулся в клинику, а Смулевич, приехав в Центр психического здоровья, подошёл к моей жене Елене Дмитриевне Соколовой, уже аспирантке Центра психического здоровья, и сказал: «Слушай, ты не знаешь, что за Березин появился в клинике имени Корскакова?» «А что?» — спросила Лена. «Понимаешь, пришёл на пленум фармкомитета. Без галстука. И начал всех учить психиатрии!» Лена не стала говорить о том, что она моя жена, она лишь сказала, что ей трудно судить о мотивах такого поведения Березина, но, что вероятно, в ближайшем будущем Смулевич познакомится с Березиным поближе и сможет составить собственное мнение. Банщиков был доволен моим выступлением: «Клиника показала, что она имеет собственное мнение, которое может убедительно обосновать». Смулевич же, как мне стало известно, решил, что «этому нахалу Березину» при случае надо будет дать понять, кто есть кто в советской психиатрии. Меня не слишком это задевало, но в скоре я убедился, что если у Смулевича есть возможность причинить мне неприятность, то он этой возможности не упускает. Однако, Первый мединститут был крупным учебным и научным учреждением с двухсотлетней историей, и если я имел возможность опереться на поддержку института, причинить мне какое-нибудь зло было сложно.
Предыдущая запись
Следующая запись
Posted in Без рубрики
мешень