23. Дело хранится 50 лет
В лениногорской психиатрии я был главным человеком. То, что в больших городах дифференцировалось по профилю деятельности, в Лениногорске возлагалось на меня. Я был главным клиницистом, главным психоформакологом, главным экспертом в области трудовой экспертизы и главным судебно-психиатрическим экспертом. Это последнее занятие было интересным и давало неожиданную информацию. Когда я проводил экспертизу одному из влиятельных членов чеченской диаспоры, который не поладив с таксистом убил его узорным кавказским кинжалом, я начал с обычного вопроса: «Зачем Вы это сделали?» Люди обычно приводили разные причины своих общественно-опасных действий, но этот мне сказал так: «Ты этого не поймёшь, доктор. Большое удовольствие человека резать». Чеченцы часто бывали фигурантами судебно-психиатрической экспертизы, но обычно они всё-таки пытались найти рациональные причины. Я сказал это подэкспертному и он презрительно скривился: «Храбрости у них не хватает правду сказать».
В области судебно-психиатрической экспертизы чеченцы живо интересовали прокуратуру. Но особенно интересными работникам прокуратуры представлялись свидетели Иеговы. В то время свидетели Иеговы проходили по делам об иностранных агентах. Их центр был в Бруклине, в Бруклине же издавался их журнал «Башня стражи» и подпольно ввозился в страну. Кроме того, стараясь потерпеть наименьший урон они разбивались на мелкие группы, в каждой из которых члены группы знали только друг друга. После одной из экспертиз главный прокурор города сказал мне: «Вот вы признали его вменяемым. Но ведь он же сумасшедший. Я ему говорю: «Будешь сотрудничать со следствием, получишь года три с отбыванием по месту жительства. Здесь же будешь работать, на хлебном заводе». А он вёл себя так, как будто Бог здесь прокурор. «Не ты это решаешь, — говорил, — Всё в руках Господа». А когда я ему сказал, что по верхнему пределу статьи он может получить 10 лет с отбыванием в северных лагерях, он что сказал: «Слава тебе, Господи, что дал пострадать за дело Господне». Вы, конечно, специалист, но если он нормальный, то кто же тогда сумасшедший?» Я объяснил прокурору, что действительно приходят в голову мысли о психической болезни этого человека. В соответствие с определением, бредом называется твёрдое убеждение, которое не поддаётся коррекции ни убеждением, ни реальными фактами. Но только бред у каждого свой, а когда такие убеждения объединяют большие группы людей, это уже не бред, а, скорее, политические взгляды. «Кстати, — засмеялся прокурор, — о политических взглядах. Вы знаете, что у нас на Вас заведено дело?» «Нет, — сказал я, — Это по какому же поводу?» «По поводу разработки смертельных болезней для последующего уничтожения партийных руководителей. Показать?» «Покажите». Он открыл сейф и вынул тонкую папочку, где было два письма, написанные ещё из Канайки. Я упоминал, что мой отъезд на усовершенствование тоже был решением вопроса жизни и смерти. В папке было два доноса на меня о гибели подряд двух женщин, которым я привил какое-то заболевание, которое протекало с высокой температурой и быстро кончалось смертью. У обеих этих больных была фебрильная кататония, до появления нейролептиков безусловно смертельная. Под доносами было краткое сообщение сотрудника МГБ об обстоятельствах, при которых они были получены, а ниже – резолюция начальника управления МГБ по Восточно-Казахстанской области: «Расследовать после возвращения фигуранта из командировки». Интересно, что никто никогда из сотрудников госбезопасности не сомневался, что фигурант вернётся. Обычно это так и бывало, но только ко времени моего возвращения Сталин уже умер, «Дело врачей» уже было закрыто и никто не проводил расследования по этим доносам. «И что, так и будете хранить?» — спросил я. «В соответствии с общим порядком, если не получены иные указания, дело хранится 50 лет».
Предыдущая запись
Следующая запись
Posted in Без рубрики
Добавить комментарий