Donate - Поддержка фонда Ф.Б.Березина

20. Дела разные

Мы вошли в ординаторскую. Доктора встали мне навстречу и одна из них, живая миниатюрная женщина, жена Шефера, сказала: «Рабочий день мы уже отменили. Теперь Вы здесь надолго и если нам понадобятся консультации, мы успеем Вас поэксплуатировать вдоволь». Для обеда, который в честь моего приезда был праздничным, ординаторская оказалась мала. Нравы в санатории были демократические и за стол сели не только врачи, но и вся дежурная смена. Врачи, за исключением самого Шефера, который был киевлянином, были исключительно из Москвы и Ленинграда, никто из них не собирался оставаться здесь надолго и это придавало пребыванию в лесах и горном массиве особую прелесть. Не специально для информации, а просто в силу женской склонности к сплетням, за час, который мы сидели за столом, мне успели рассказать кто есть кто в лениногорском здравоохранении, с кем приятно дружить а от кого стоит держаться подальше. «Ну Вам, пожалуй, пора, — сказал Шефер, — мне в гордзраве делать нечего, а Тася Вас отвезёт». Тася, которую тут же мне представили, остановила тарантас у калитки. Я спросил: «А кто ж Вы здесь? Этого-то Вы мне не сказали». «Разве? — сказала Тася, — Я здесь главный бухгалтер». «А по совместительству перевозчик?» — спросил я. «Меня попросил Лев, а я ему не отказываю». Я садился в тарантас, а тихий женский голос прошелестел мне в ухо: «Ни в чём». Через пол часа я вышел из тарантаса возле здания горздрава, секретарь доложила Щеглову что я пришёл а войдя я увидел на самом большом кресле в кабинете крупную широкоплечую женщину, которая несмотря на мощность своего сложения имела удивительно тонкую талию. «Познакомьтесь, — сказал Щеглов, — это Феликс Борисович». «Наслышана» — сказала женщина. «А это, — сказал Щеглов, представляя женщину мне, — Стефания Григорьевна Криводубская, главный врач самой крупной в городе Второй городской больницы. Женщина героическая, всю войну главный армейский хирург». У неё была своеобразная манера поведения – одновременно свойская и властная, и в больнице за глаза её называли Стефа. «Брось, Ростик, — сказала Стефания Григорьевна, — сейчас мы самые неотложные вещи обсудим, а потом я приглашу Феликса Борисовича на чай и всё, что мне захочется о себе рассказать, я расскажу сама». «Ну, если наши договорённости остались в силе, — сказал Щеглов, — то Феликс Борисович получает у Вас две палаты и статус консультанта. Один психиатр у нас есть и очень опытный – работала в Харьковском медицинском» «Если у вас есть такой опытный сотрудник, то почему же создание службы психологии и психиатрии Вы хотите поручать мне? «А потому, — сказал Щеглов и Стефания Григорьевна согласно закивала, — что для такого дела нужен молодой, знающий, активный мужик, а не пожилая женщина, живущая старым багажом. Я думаю, что через месяц Березин у Вас уже появится». «А куда ж этот месяц денется?» — сказала Стефания Григорьевна. «Вы же знаете, — засмеялся Щеглов, — у нас опять дизентерия. В прошлом году ему удалось от неё убежать, но сейчас-то он здесь». «Ты что! — сказала Стефания Григорьевна, — Ты не понимаешь какого класса к тебе прибыл специалист? Он приступит к работе завтра. Он нужен как воздух». Эта фраза, может быть, была банальной для Стефании Григорьевны, но мне она надолго определила ощущение важности моей работы и невозможность прекращать её хотя бы на один день. Многие годы до смерти моей жены в 2004 я знал, что нужен как воздух. И по большей части это ощущение оправдывалось. «Нужен тебе ещё Березин?» – спросила Стефания Григорьевна. «Да вроде бы ничего срочного». «Ну, — сказала Стефания Григорьевна, — тогда я вызываю машину и мы едем к нам. С мужем познакомлю. В этом городке такое знакомство всегда может пригодиться». Дома она куда-то позвонила и сказала: «Иосиф, придёшь? Я Березина на чай привела. Ну хорошо, немножко подождём». Потом раскрыла платяной шкаф и с трудом вынула из него офицерский китель. Он был покрыт орденами сверху донизу и держать его было явно тяжело. «Ну вот, — сказала она, — если уж хвастаться, то самой и наглядно. Ты запомни, как мы сейчас с тобой разговариваем — мирно, тихо, почти ласково, потому что ситуации будут разные, человек я не самый добродушный, но ты будешь помнить, какая я на самом деле и не будешь на меня обижаться». Когда пришёл Малкин – её муж и директор полиметаллического комбината – он сказал, что за несколько дней услышал обо мне много хорошего и рассчитывает при необходимости воспользоваться моей безграничной эрудицией». Чай подавала горничная в белой наколке (украшение из кружева, которое женщина наколола на причёску) с удивительно интеллигентным лицом и великолепным чистым русским языком. Я прикинул её возраст и спросил: «Вы закончили ВУЗ до революции, или после?». Она ответила: «Как раз в революцию, в 17-ом». «А какой ВУЗ?» «Институт благородных девиц». Деловых разговоров или представлений в этот день больше не было. Стефания Григорьевна с великолепным юмором рассказывала о своих фронтовых похождениях, Малкин – о том, как он реализует запрещённые обменные операции. Скажем, у Рубцовкого тракторного завода были бульдозеры, но не было свинца для подшипников, а у Малкина свинца было много, а бульдозеры были нужны, и бухгалтер Лидочка Окулич разработала схему, благодаря которой можно было очень хорошо и законно оформлять операции по обмену. Но больше всего и интереснее всего были рассказы о жизни благородных девиц. Это был очень приятный день и, наверное, он был бы ещё приятнее, если бы я понимал, как редко здесь представляется такая возможность.

Дора Михайловна Вильвовская – бывший ассистент кафедры психиатрии Харьковского института – была мило воспитана, встретила меня очень приветливо, сказала, что, вероятно, ей теперь будет много легче работать и появится профессиональное общение, которого она долго была лишена.

Дальше пошло всё очень быстро. Две палаты Стефания Григорьевна выделила мне на следующий день при условии, что я обеспечу наружное наблюдение, а я его обеспечил за счёт ставок ещё несуществующей психиатрической службы. Должность консультанта приравнивалась к должности заместителя главного врача по определённой отрасли. Уже в первый день у меня было 4 консультации и я еле выбрал время для того, чтобы поселиться в общежитии для молодых специалистов. Среди дня ещё одна сотрудница второй больницы, которая в прошлом работала психиатром, охотно перешла в мой штат. А вечером я уже читал первую лекцию по психиатрии в фельдшерском училище. Я не думал, что могу уставать на работе, я никогда не испытывал этого чувства, но после лекции в фельдшерском училище я почувствовал, что домой мне будет добираться трудно. Напротив общежития для молодых специалистов был ресторан, все врачи, с которыми я успел познакомиться за день, шли ужинать и крайне удивились, что я собираюсь отправляться на покой не поевши. Играла тихая музыка. Мои коллеги танцевали (я этого не умел) и усталость вдруг ушла. Уже в постели я коротко подвёл итоги: я – руководитель службы медицинской психологии и психиатрии, у меня есть две палаты и два врача, на мои консультации, очевидно, есть спрос, вечерняя усталость проходит в компании коллег и, вероятно, если я не буду её испытывать, я сделаю много и быстро.

Впоследствии всё оказалось не так оптимистично. Психиатрические больные с психомоторным возбуждением не могли находится в соматическом стационаре и в течение суток их переводили в областную психиатрическую больницу, а пациентов, которые госпитализировались бы с расстройствами не нарушающими больничного режима на две палаты не хватало. Стефа решила вопрос категорически и быстро: «У нас сейчас три девчонки-невропатолога, руководителя у них нет. Ты хорошо в неврологии разбираешься, возьми их под своё крыло. А там, где будет нужна госпитализация, они будут госпитализировать пациентов в твои палаты и места простаивать не будут». Не могу сказать, чтобы мне понравилось такое решение вопроса, но приходилось признать, что резон в нём есть, а так или иначе я полагал, что у меня будет отдельное помещение для психиатрического стационара.

Читать комментарии

Этот пост в ЖЖ

Posted in Без рубрики


Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *