Работа прицепщика продолжалась, меня по-прежнему как постоянного прицепщика предпочитал тракторист Ким и однажды, когда нам нужно было ехать в МТС, в районный центр Бурлин, за запасными частями, и нужна была дополнительная рабочая сила, он взял меня с собой.

Его родители жили в Облавке и мы у них переночевали, а утром меня угостили великолепным завтраком. Смесь овощей, которую трудно было назвать салатом потому, что она не была как салат оформлена, окружала огромные куски жареного мяса. У меня давно не было такого пиршества, и я горячо благодарил своего тракториста и его родителей. А когда мы отъехали километров 10 от Облавки (а до Бурлина было примерно 35), Ким сказал мне: «А знаешь, что ты ел?» «Мясо», — сказал я. «Мясо разное бывает. А ты собаку ел». Я знал, что корейцы едят собачье мясо и даже разводят специальную породу собак, и хотя собаку мне было жалко, она всё равно уже была съедена и я сказал: «Очень была вкусная собака». Ким, который ожидал реакцию отвращения, сказал мне: «В первый раз вижу не корейского человека, который спокойно отнёсся к тому, что собаку ел».

Запчасти, которые мы должны были получить, ещё не были готовы. Возле станков на специальном помосте, чтобы доставать до режущих головок токарных станков, стояли подростки и работали на удивление упорно и сноровисто. Но Ким был недоволен. «Ещё вчера должно было быть всё готово. Конечно, не дождёшься запчастей, когда такие мальцы у станков». «Ну, — сказал один из ребят, — это дело простое. Подождите, пока война закончится, взрослые, кто жив, вернутся, и, наверное, будут лучше нас работать». Через час к нам подошла диспетчер цеха и сказала: «Ну, что ж ты парень натворил! Они теперь твой заказ положили в самый конец списка». Мы снова вернулись в цех и я сказал: «Это мой товарищ с досады ляпнул, потому что работать надо, а запчастей нет. А вы работаете прекрасно, всё сельское хозяйство на вас держится. Выручайте, ребята, больше как на вас надеяться не на кого. Выпить мы вам не предложим, но обедом накормим, а в коммерческом магазине даже мороженое есть». «Ага, — сказал то же парень, — дошли до ума! Ну, теперь не стойте над душой и через час приходите».

Мы пообедали все вместе, мы купили мороженое в коммерческой лавке и, прощаясь, тот же паренёк сказал: «Поправка маленькая, на нас не просто сельское хозяйство, на нас сейчас вся страна держится». Мне была понятна их гордость, я долго жал им руки и говорил, что такую встречу никогда в жизни не забудешь, до смертного часа. Когда мы уходили из мастерских, то застали конец разговора начальника мастерских с какой-то женщиной, которая уговаривала взять её на работу в мастерские. Она говорила, что её посылают в Приуральный, что это жуткое место, что там не только школы, но даже радиоточки нету. Я не знаю, чем кончился этот разговор, но я понял, как разносятся слухи. В Приуральном радиоточки были во многих домах, а уж в сельсовете и правлении колхоза – обязательно, а в несуществующей школе я к тому времени уже отучился два года. Ким, комментируя эти слова женщины, сказал мне: «Я из тебя человека сделал, ты работаешь и тебе не страшно, и ты видишь, что школа есть и что в ней учиться можно, а когда есть возможность другую пользу принести, вот когда временная больница была, ты и такой возможности не упустишь».

Со своей бахчи я собрал два мешка арбузов местного сорта. Мелких, но очень сладких. И когда мы собирались попробовать первый урожай, к маме зашли сёстры Амиеэль – две молдавские еврейки, которые никак не могли приспособиться к сельскохозяйственному труду. И мама сказала им: «Вы всё время пытаетесь что-то получить, а лучше бы пытаться всё время что-то сделать». «Если бы у нас были валенки, — сказала одна из них, — мы бы зимой могли работать». «Работайте летом». И одна из них с тяжким вздохом сказала: «Мы попытаемся». «Вот и хорошо, — сказала мама, — Феликс, дай гостям арбуз». Арбуз отдавать мне не хотелось, и я подумал, а потом выяснилось, что я произнёс эту фразу вслух: «Конечно, уж не самый лучший». Я не знаю, услышали ли меня они, но мама услышала, нахмурила брови, но ничего не сказала.

Для меня зима была временем школы и временем отдыха от полевых работ. К вечеру в комнате у нас собирались ребята, они с нетерпением ждали, пока я наколю дров, чтобы растопить печку, терпения у них не хватало, они отбирали у меня топор и делали это значительно быстрое. «Всё, — сказал один из них, — мы заработали, садись и рассказывай». И я рассказывал им очередные приключения о людях, про которых Гумилёв писал:

Вы все, паладины Зеленого Храма,
Над пасмурным морем следившие румб,
Гонзальво и Кук, Лаперуз и де Гама,
Мечтатель и царь, генуэзец Колумб!

Морские приключения пользовались большим успехом. Многим из моих слушателей запомнилась цитата из «Острова сокровищ»:

— Рому!
— Слово «ром» и слово «смерть» для вас одно и то же, поверьте мне, я доктор.
— Все доктора – швабры! Что они понимают в моряках? Я жил в тех странах, где жарко как в кипящей смоле и люди так и падают от жёлтой лихорадки. И я жил ромом! Да-да! Ром был для меня и мясом и водой и женой и другом!

Целый учебный год эта цитата курсировала по школе.

Тракторная бригада не работала зимой, и председатель колхоза предложил моей маме работать в конторе колхоза чем-то в роде управляющей делами. Дело было для неё новое, но она справлялась хорошо со всем, за что бралась. У председателя колхоза был фонд и к нему обращались с просьбой выписать из этого фонда курицу или поросёнка. Мама попросила курицу. Женщина, которая в этот момент была в конторе, сказала: «Надо же, только пришла в контору и уже курицу хочет!» Хотя у всех местных жителей куры были, и выписывать их им не было необходимости. Я напряжённо замолчал, ожидая, что скажет мама. А мама сказала: «Ну, почему же “когда пришла в контору”? Я давно курицу хочу» И гневная фраза женщины – борца с привилегиями — обернулась громким хохотом присутствующих.

Галкин, бригадир тракторной, который в тот момент тоже был в конторе, сказал: «Так Давыдовна же в конторе не задержится. Через два месяца выедем в поле, что ж она, здесь усидит?» Председатель обиженно сказал: «Из конторы никто ещё добровольно не уходил». Но в мае тракторная бригада выехала в поле, и мама вернулась на своё обычное место учётчика-заправщика, а я – прицепщика. И когда мать в первый раз после конторы выезжала в поле, она запрягала Райку на виду у любопытствующих сотрудников бригады. Всем было интересно, как она затянет супонь. Мужчина обычно при затягивании супони упирался ногой в основание хомута, у женщины при этом неизбежно должна была задраться юбка. Мать покосилась на любопытствующих товарищей по бригаде и, твёрдо упёршись ногами в землю, одной рукой затянула супонь. Раздались восхищённые возгласы, и кто-то сказал: «Ну, Давыдовна, силы ты у нас наработала».

Я уже через полчаса регулировал культиватор, который в этот раз играл роль прицепного орудия при тракторе, который вёл Ким. Это была обычная работа, но в это время шла битва на Курской дуге и все, кто имел такую возможность, вечером собирались в сельсовете, чтобы слушать сводки имнформбюро. А когда эта битва была выиграна, верховный главнокомандующий отдал приказ грандиозным салютом отметить взятие Белгорода и Орла. Настроение людей, собравшихся в сельсовете, было приподнятым, хотя тревога о судьбе находящихся на фронте отцов, мужей, сыновей и братьев их не оставляла. Но странно, что эта победа и этот салют, который слушали по радио, создавали ощущение большей безопасности для близких на фронте и раненых в госпиталях. Потом начались обычные дела, обсуждали завтрашние полевые работы, а потом женщина – главный зоотехник района – позвонила, и спросила председателя сельсовета Баранова: «Что у вас с осеменением так тянется?» «Материал вы прислали поздно, — ответил Баранов, — И Лиза у меня больна». «Ты ж мужик, неужели один не справишься?» «Ну, Лидочка, — сказал Баранов, — не могу же я один весь Приуральный осеменить!» И настроение у присутсвующих сразу стало весёлое.

И ещё один эпизод был существенен в этот вечер. Почти одновременно с нами в Приуральный приехал откуда-то из района человек на должность заведующего животноводческой фермой. Был он бобылём и его назначение вызывало удивление в посёлке. А когда цены на скот стали возрастать, он продал свою корову. «Трудно будет без коровы-то», — сказала ему моя мама. «Ничего, — сказал он, — Гитлер придёт, всех колхозных коров крестьянам раздаст». Эта фраза привела в замешательство присутствующих, ибо никто не ожидал победы Гитлера и его прихода. Человека, который сказал эту фразу стали сторониться. Не знаю, может быть, он был провокатором, но в день победы на Курской дуге моя мама напомнила ему этот разговор и сказала: «Похоже, гитлеровской коровы не будет. Как же Вам из положения выйти?» «Вы не беспокойтесь», — сказал он. «Да я и не беспокоюсь, я на ту корову не рассчитывала, а вот Вам беспокоиться следует: Гитлер не пришёл, корову Вам не дал, а скот сейчас ещё дороже, чем тогда, когда Вы корову продавали».

Предчувствие победы создавало приподнятое настроение. У меня создалось впечатление, что Советский Союз стал значительно более значим для мира. Но полной неожиданностью для меня оказалось решение о роспуске Коминтерна в 1943 году. Коминтерн с детства был чем-то святым, «Между членами Коминтерна, — писал отец незадолго до смерти, — не может не быть общего». Правда, на смену Коминтерна пришло информационное бюро Коминформ, но в него вошли далеко не все коммунистические партии и роль его была значительно меньше, чем роль Коминтерна. В декабре того же года Интернационал перестал быть гимном Советского Союза. По мощи и значимости новый гимн далеко уступал Интернационалу, а слова «Захватчиков подлых с дороги сметём» делали его гимном военного времени, который имеет силу до тех пор, пока не смели с дороги подлых захватчиков.

Хотя лозунг «Пролетарии всех стран соединяйтесь» не был официально отменён, описанные действия наводили на мысль о кардинальной смене политического курса. Я сопоставил это с введением погон в армии (хотя офицерам это определённо нравилось), с появлением формы во многих министерствах и ведомствах, и стал думать, не появился ли в политике Советского Союза некий имперский уклон. Этот уклон мог далеко завести, включая официальное восстановление государственного антисемитизма. Я утешал себя тем, что это мои домыслы, что время покажет, как будут развиваться события. Но независимо от этого, роспуск Коминтерна и замену Интернационала новым гимном я воспринял как личную трагедию.

В Приуральном я кончил семилетку. А вскоре маму пригласили на должность преподавателя химии в среднюю школу при железной дороге на станции Казахстан. Естественно, мы поехали вместе, и там я закончил 8 класс.

Читать комментарии

К комментариям в ЖЖ

Posted in Без рубрики