Музыка и образ
МУЗЫКА И ОБРАЗ
В замечательной книге Э.Ханслика "О музыкально прекрасном" подвергается остроумной критике общеизвестное, заимствованное у просветителей XVIII века положение о том, что музыка — "язык чувств". Ханслик доказывает, что музыка, вопреки мнению современных ему романтических музыкальных писателей, лишена какой-либо "естественной" программы. Романтической доктрине о "естественной", апеллирующей "к сердцу" музыке Ханслик противопоставляет ясное понимание собственно музыкальных задач, близких к гетевскому определению музыки как "текучей архитектуры".
Многие современники (а наивные поиски видимых образов в музыке, которая якобы апеллирует к нашему "живому воображению", продолжаются и в наше время) считали Ханслика сухим педантом, но мы знаем, что необычайные и в то же время совершенные музыкальные структуры способны доставлять поразительные переживания, лежащие и вне нашего обыденного опыта или даже мира чувственных поэтических образов.
Это, разумеется, не исключает сочетания музыки и поэзии, а иногда (как у Вагнера) и философии. Но нелепо искать в опере, музыкальной драме или симфонической теме некую "новую" музыку ("музыку будущего", как говорил Вагнер). Это лишь синтетическое искусство, апеллирующее к разным сторонам человеческого сознания.
Музыка, собственно, проявляется лишь в гармонизации времени, в превращении случайного мира акустических явлений в многообразие, подчиненное своим внутренним законам (как в герметической педагогике). Именно поэтому Т.Манн и называет время, связанное с некоторым искусственно выделенным из внешнего мира процессом, музыкальным. Иными словами, музыкально все, что относится к "царству Снежной королевы", все, что проявляется не в образах, а в констелляциях, то есть в сочетаниях звуков, действующих на нас вне каких-либо чувственных ассоциаций. Такая независимость от контекста (своего рода иерархия отъединенное™ от внешнего мира) определяет ряд степеней "музыкальности". Для музыки в собственном смысле характерна независимость от психологических ассоциаций, в то время как элементы коллективной психологии в музыке несомненно присутствуют. Ведь совершенно очевидно, что если мы не видим в музыкальном произведении ничего, кроме калейдоскопа звуков (как говорил Ханслик и его пропагандист в России Ларош), то легко отличить музыку барокко от музыки романтиков XIX века и так далее. То есть музыка, чуждая индивидуально-психологических характеристик (в отличие, например, от живописи), в то же время отображает архетипы (исторические прообразы).
Существуют, однако, более высокие степени грамматической игры, когда отсутствуют даже и архетипы. Грамматическая структура математики настолько высока (настолько независима от психологического контекста), что в математических "предложениях" нельзя найти даже следов общеисторического элемента. Ведь любые исторические ссылки носят содержательный, то есть полностью "немузыкальный" характер, а именно в математике "немузыкальность" (содержательность) до конца преодолевается.
Согласно Расселу, только математика, в рамках которой мы не знаем, о чем говорим, и верно ли то, что говорим, является в этом смысле вполне "музыкальной". С другой стороны, теоретическая физика, хотя и принадлежит к "другой сказке", все же содержит элементы онтологии и тем самым, до известной степени, привязана к контексту. Таким образом, теоретическая физика принадлежит к более низкому типу музыкальности. Правда, исторические ссылки, на которых основана физическая онтология, носят ковариантный характер, они свободны от каких-либо хронологических или географических уточнений.
К мудрому изгнанию в "музыкальность", к благоразумию, спасающему людей от навязанных им драматической судьбой трагических развязок, призывает бесконечно остроумная — одна из вершин англосаксонского эксцентрического юмора — новелла Рассела "Кошмар психоаналитика". Психоанализ, примиряющий человека с окружающей средой, избавляет шекспировских героев от пятых актов, и мир, избавившись от музыки, обретает покой. Но тут оказывается, что высшая музыкальность, воплощенная в мышлении, восстает против прозы психоанализа.
Рассела пугает судьба "счастливых детей", руководимых мудрыми наставниками (как в "Легенде о Великом Инквизиторе"). Аристократическому интеллектуализму Рассела противна перспектива духовной кастрации человечества, хотя бы и для его блага.
Добавить комментарий